Стихи о войне фронтовых поэтов и их разбитые судьбы — под прицелом Алексея Курилко.
Intro
Алексей Курилко
Поэты, которые, возможно, очень скоро смогут написать сильные и честные строки, должны знать: пишутся стихи о войне обычно кровью. Лишь в этом случае они остаются дольше, чем память о том или ином конфликте. А значит, имя автора, его горечь и боль так же надолго не отпустят тех, кто будет их слушать.
Я не призываю писать о цветочках и птичках. Нет, пишите стихи о войне! Но так, как это делали наши предки! Те люди, с которых достойно брать пример. Пишите честно. Пишите правду, какой бы она ни была. Вот, к примеру, Кедрин. Стал поэтом еще до войны, всю ее провоевал от начала до конца, а погиб уже после нее. Есть версия, что бросился с поезда. Но, скорее всего, с поезда его сбросили обокравшие его бандиты. Однако речь не о том. Он прошел всю войну, но о самой войне у него немного стихов. Он был и оставался лириком. Война пройдет. А поэзия останется.
Кедрин не писал о том, что могло бы повысить его популярность. Он писал о том, что его трогало, вдохновляло и мучило:
«Ты говоришь, что наш огонь погас,
Твердишь, что мы состарились с тобою,
Взгляни ж, как блещет небо голубое!
А ведь оно куда старее нас".
Стихи о войне — право считаться поэтом
Поэзия — вещь необыкновенная. Далеко не каждому дано овладеть ею в совершенстве. Я знаю, что говорю: пробовал, и не раз. И хотя мне упорно не везет, и поэзия мне не поддается, я не теряю надежды. А пока продолжаю любить ее, восхищаться ею и теми, кто заслужил право считаться поэтом.
Поэты — люди необыкновенные. Сказанное поэтом, порой даже низменной прозой, имеет более терпкий вкус, более глубокий смысл, легко и надолго запоминается многими людьми. Вот какая мощь дана поэту Небом! Вот, например, далеко не самый сильный поэт сказал нечто очень странное, а сколько людей эту фразу запомнили! А сколь долго мы безоговорочно этому верили? А сколько верит до сих пор?! Он сказал, что в нашей стране поэт больше чем поэт.
Все восхитились, а если вдуматься — с чего вдруг? Ясно, что этот поэт говорил о себе, но жаждал побыть чем-то большим, чем просто поэтом. Не просто поэтом, но и гражданином, и пастором, и рупором эпохи, и совестью нации, и пророком, и, в общем, как Пушкин — «нашим всем».
«Душа людская — это содержимое Солдатского кармана, где всегда Одно и то же: письмецо (любимая!),
Тридцатка (деньги!) и труха-руда — Пыль неопределенного состава»
Жажда большего
Но, вероятно, у нас так всегда: нечто даже изначально большое жаждет стать намного большим. Поэт — больше, чем поэт. Писатель — больше, чем писатель. А что? Он тебе и наставник, и блюститель нравственности и морали, и инженер человеческих душ, народный защитник и утешитель, и вместе с тем — народный судья: так припечатает — век не отмоешься!
Что там дальше? Артист, естественно, больше, чем артист — он же еще и национальный герой, и пример для подражания, и авторитет. Да и раньше на экраны чью попало рожу просто так не пускали.
Солдат, понятное дело, — больше, чем солдат. Он и представитель власти, и ее оплот, и защитник. А уж президент (до перестройки — генсек) — это уж точно больше, чем президент! Он и народный избранник, и гарант Конституции, и главнокомандующий, если что, и диктатор, если нужно, и, как было до 1917 года, помазанник Божий… Так что — может, Евтушенко, совсем недавно ушедший от нас, был прав, что поэт всегда был больше, чем поэт?
Стихи о войне — Владимир Луговской
В мирное время в такое сомнительное заявление поверить трудно. А вот во время войны народ начинал ценить настоящих поэтов. Особенно поэтов фронтовых. О них я сегодня и хочу поговорить. И не об одном из них — ибо это было бы несправедливо по отношению к другим. А лучших здесь выбрать невозможно. Кое-кто из них прошел всю войну и прожил много больше после нее, а кто-то погиб или был искалечен уже в первые ее месяцы.
Прекрасный поэт Владимир Луговской, который еще до войны был всенародно любим и известен. Ездил по армейским частям с выступлениями и всюду имел бешеный успех. Еще бы! Ведь стихи о войне Луговского умели поднять боевой дух! Он был из тех, кто заявлял, мол,
«Если завтра война,
Если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов".
И мы, дескать, единым ударом сметем врага! И вот началась война. Но ни единым, ни многочисленным ударом враг не сметался. Луговской — отдадим ему должное — не стал избегать всеобщей мужской участи, и отправился на фронт военным корреспондентом.
Владимир Луговской (слева): «Большой человек, повелитель бумаги, Несет от московской жары Сто семьдесят пять сантиметров ума, Достоинства и хандры».
«Его место в канаве»
Его мучила бессонница, тряслись руки, он приволакивал за собой ногу — словом, был абсолютно недееспособен. Для него, молодого красивого мужчины, который еще вчера писал бравые стихи, оказаться в эвакуации вместе с женщинами и детьми — хуже гибели! Он спивался…
Его сестра, находившаяся с ним в эвакуации, вспоминала, что однажды она прибежала к Анне Ахматовой и упала перед той на колени, стала умолять спасти брата, что он страшно пьет, а сейчас лежит в канаве абсолютно невменяемый, и надо что-то предпринять. На что Ахматова, не меняя своей царственной осанки и выражения лица, сказала:
«Он поэт. Его место в канаве».
А поэта уже не было. Был нищий пропойца. Только годы спустя он нашел в себе силы воскреснуть и выпустить свою лучшую книгу стихов. Но это исключительный случай. Обычно все заканчивалось гибелью.
И таких историй десятки, а то и сотни! Вообще смертность среди литераторов была крайне высокой во время Второй мировой войны. Труженики пера нисколько не желали отсиживаться в тылу. Они считали правильным быть «Там, где мой народ, к несчастью, был», — как писала Ахматова.
Стихи о войне — Константин Симонов
На войне стихи кладут на музыку, превращая в песни, или читают в часы затишья. Обычно газета после прочтения шла на раскурку — ее разрывали на клочки и делали самокрутки. Этой участи могли избежать только фрагменты, которые содержали стихи — к примеру, «Василий Теркин» Твардовского, полюбившийся солдатам, или Симонова.
Константин Симонов, в отличие от Луговского, до войны был поэтом малоизвестным и не особо читаемым. Но во время войны он стал не просто читаемый, а, что особо приятно, — почитаемый миллионами! Да и у кого поднялась бы рука скурить листок, на котором был напечатаны стихи, вмиг прославившие Симонова:
«Жди меня, и я вернусь,
Только очень жди"
Симонов: «Да, война не такая, какой мы писали ее, Это горькая штука…»
«Ты говорила мне «люблю»,
Но это по ночам, сквозь зубы.
А утром горькое «терплю»
Едва удерживали губы.
Я верил по ночам губам,
Рукам лукавым и горячим,
Но я не верил по ночам
Твоим ночным словам незрячим".
Любому солдату, любому мужчине должно быть понятно, что это невыдуманная история. Что он рассказывает о себе и сотнях таких же, как он. А может, кто-то знал о его не очень счастливой любви и не очень счастливой жизни с артисткой Серовой.
«И вдруг война, отъезд, перрон,
Где и обняться-то нет места,
И дачный клязьминский вагон,
В котором ехать мне до Бреста.
Вдруг вечер без надежд на ночь,
На счастье, на тепло постели.
Как крик: ничем нельзя помочь!
Вкус поцелуя на шинели.
Чтоб с теми, в темноте, в хмелю,
Не спутал с прежними словами,
Ты вдруг сказала мне «люблю»
Почти спокойными губами".
И уж, конечно, у солдата заходилось сердце от радости от последних строк этого стихотворения:
«Такой я раньше не видал
Тебя, до этих слов разлуки:
Люблю, люблю… ночной вокзал,
Холодные от горя руки".
Впрочем, все это — поэты, которые сами не прошли войну. Точнее, прошли, но в качестве лишь военных корреспондентов.
Стихи о войне — Ион Деген
А вот стихи о войне настоящих солдат — поэтов-фронтовиков — обрели славу намного позже, хотя их знали очень многие бойцы уже в первые годы войны. Ради эксперимента, если остались в вашем окружении участники войны, спросите, знали ли они поэта по имени Ион Деген? Скорее всего, они скажут, что этот поэт им не знаком. Тогда прочтите им:
«Мой товарищ,
в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони ты, мой маленький.
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай-ка лучше сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит".
Эти стихи о войне многие узнают с первых строчек. Хотя они всего раз были опубликованы в армейской газете, где указали, что стихи эти найдены в сумке какого-то танкиста, убитого под Сталинградом. Ион Деген действительно был танкистом.
Правда, он не был убит — он прошел всю войну. В 1944-м был назначен командиром роты в танковую бригаду прорыва, и в боях за Литву, Польшу и Пруссию он стал Героем войны. Он был не единожды награжден до этого, но после 1944 года Деген входит в список так называемых танковых асов, где проходит под номером «16». За период с 1944 по 1945 годы на своем Т-34 Деген уничтожил целых 17 танков.
Ион Деген: «Воздух вздрогнул. Выстрел. Дым. На старых деревьях обрублены сучья. А я еще жив. А я невредим. Случай?»
«Пускай в сторонку удалится критик:
Поэтика здесь вовсе ни при чем.
Я, может быть, какой-нибудь эпитет —
И тот нашел в воронке под огнем".
Самое интересное, что большинство поэтов-фронтовиков начали писать за какое-то время до войны. И Михаил Кульчицкий, и Давид Самойлов, и Борис Слуцкий, и даже Семен Гудзенко.
Стихи о войне — Семен Гудзенко
Первые стихи киевлянина Гудзенко были написаны сразу же по окончании школы и напечатаны в общем сборнике выше названных поэтов.
Семен Гудзенко (второй слева): «Не зря мы дружбу берегли, как пехотинцы берегут метр окровавленной земли, когда его в боях берут»
Стихи о войне Гудзенко приходилось пробивать в печать, что называется, с боями. Потому что он выжил! А с выжившего — и спрос другой. С него можно потребовать и непомерный оптимизм, и несвойственную той правде лакировку…
Впрочем, Семен Гудзенко недолго оставался в списках живых. Фронтовые раны и бесчисленные операции по удалению осколков в конце концов его доконали, так что он может вполне считаться погибшим на той войне. Может, Гудзенко, как Давид Самойлов, смог бы преодолеть тему войны и писать о чем-то другом — ведь талант у него был неимоверной силы. Но помнят Гудзенко как автора знаменитого стихотворения:
«Когда на смерть идут, — поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки…
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв — и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо. <…>
Бой был коротким. А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую".
Ну кто захочет, чтобы такие стихи о войне печатали в книге «День поэзии» или в «Литературной газете» уже в мирное время?
Кого война не отпускала
Бориса Слуцкого война тоже не отпускала. Даже когда он писал о чем-то не военном, что далеко от фронта, окопов и смерти, — метафоры и сравнения все равно приходили оттуда, из того страшного опыта. Вот скажем, как Слуцкий пытается описать состояние вдохновение:
«Словно в самом конце войны,
Когда от волнения в горле першит".
Или, говоря о старых примитивных рифмах, Слуцкий называет их:
«Не снятые с вооружения как штык,
хранимые на случай рукопашной схватки".
Борис Слуцкий стал писать еще до войны, то потом, за 10 лет после нее, не написал ни одной строки. Может, ему не хотелось писать стихи о войне, но, скорее всего, он понимал, что правду о ней все равно не напечатают, а врать Борис не хотел. Ему особенно были бы понятны слова из дневника Семена Гудзенко:
«Многие офицеры еще не хотят понимать трагедию первых лет войны. Того, что мы плохо готовили народ и мало говорили о тяготах войны и тяжести боев, и о силе нашего противника».
Борис Слуцкий: «Победу я отпраздновал вчера. И вот сегодня, в шесть часов утра После победы и всего почета — Пылает солнце, не жалея сил. Над сорока мильонами могил Восходит солнце, не знающее счета»
Дело в том, что ему принадлежит необыкновенная манера написания стихов. Он пытался соединить поэзию и прозу. Стихами писать о вещах прозаических, страшных, бьющих по нерву. Это не Межиров с его:
«И кружит лист последний
У детства на краю,
И я, двадцатилетний,
Под пулями стою".
И не Юлия Друнина:
«Я пришла из школы
в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы
в «мать» и «перемать»…
Стихи о войне — Борис Слуцкий
Не такими были стихи о войне Слуцкого:
«Капитан уехал за женой
В тихий городок освобожденный,
В маленький, запущенный, ржаной,
В деревянный, а теперь сожженный…
Раньше месяца на три недели
Капитан вернулся — без жены.
Пироги, что повара пекли,
Выбросить велит он поскорее.
И меняет мятые рубли
На хрустящие, как сахар, леи.
Белый снег валит над Бухарестом.
Проститутки мерзнут по подъездам.
Черноватых девушек расспрашивая,
Ищет он, шатаясь день-деньской,
Русую или хотя бы крашеную.
Но глаза чтоб серые, с тоской.
Русая или, скорее, крашеная
Понимает: служба будет страшная.
Денег много и дают — вперед.
Вздрагивая, девушка берет.
На спине гостиничной кровати
Голый, словно банщик, купидон.
— Раздевайтесь. Глаз не закрывайте,
Говорит понуро капитан.
— Так ложитесь. Руки — так сложите.
Голову на руки положите.
— Русский понимаешь?
— Мало очень.
— Очень мало — вот как говорят.
Черные испуганные очи
Из-под черной челки не глядят.
— Мы сейчас обсудим все толково.
Если не поймете — не беда.
Ваше дело — не забыть два слова:
Слово «нет» и слово «никогда».
Что я ни спрошу у вас, в ответ
Говорите: «никогда» и «нет».
Белый снег всю ночь валом валит.
Только на рассвете затихает.
Слышно, как газеты выкликает
Под окном горластый инвалид.
Слишком любопытный половой,
Приникая к щелке головой.
Снова, Снова, Снова слышит ворох
Всяких звуков, шарканье и шорох,
Возгласы, названия газет.
И слова, не разберет которых,
— Слово «никогда» и слово «нет».
Что еще читают сейчас на LifeGid? Например, о том, какой была первая песня в космосе, а еще про прекрасный мульт «Южный Парк» — мы перевели всю историю создания South Park от их авторов
