Почему Константин Станиславский стал бронзоветь при жизни и как поживает та, которой он посвятил четверть жизни, — под прицелом писателя Алексея Курилко специально для LifeGid.
Вопреки себе
Обычно мне всегда великодушно предоставляют полную свободу в выборе героя при написании очередного очерка для рубрики «Персона». Я это очень ценю, дорожу этим. Так было и на этот раз. Но около недели мне мои друзья (товарищи по театру) настоятельно рекомендовали написать об одной конкретной личности. Личность безусловно выдающаяся. Легендарная. История жизни этого весьма интересного и совершенно неординарного человека крайне любопытна, равно как и увлекательна история его творчества. Тем не менее, я до последнего колебался. По двум причинам. Во-первых — не люблю, когда мне предлагают, пусть даже предлагают с самыми благими намерениями и от чистого сердца — героя ли, тему или жанр для моей работы. Не по душе мне это, оттого и не люблю. Не думайте, будто в этом проявляется снобизм или гордыня, высокомерие и неуклонная тяга к анархии — все это притаилось в глубоких складках моей толстокожей натуры, но дело тут не в моих недостатках. Просто для творчества важна абсолютная свобода, без каких-либо ограничений и правил. Свобода творчества в идеале предполагает свободу творца, свободу его воли, чувств, желаний, мыслей и слов. Знаю, такой идеал — редкость, но именно поэтому так мы настойчиво к нему стремимся. Я сам и то стараюсь пореже себе указывать.Ну, а во-вторых — названная фигура не вызывала во мне никакого особого отношения. Чтобы рассказывать о ком-то, надо не только знать что-то о его жизни, надо разобраться и понять самого героя, хотя бы частично. И взрастить на этом свое, сугубо личное, честное отношение: любовь, антипатию, восхищение, зависть, уважение, раздражение, родство душ… Да мало ли что! То есть необходимо хоть что-то чувствовать к тому, о ком собираешься писать, иначе ничего путного не выйдет.
А ведь 17 января исполнилось 154 года со дня его рождения. Игнорировать такую, пусть некруглую дату, было бы с моей стороны типичным свинством. Как-никак из цепких когтей улицы меня вырвала и спасла мою никчемную жизнь именно магия театра. И театр на какое-то время стал моим родным домом. А книга Станиславского многим там заменяла Библию. Словом, я согласился написать о нем, о великом Станиславском.
Бодрая пенсионерка
Вернее, написать даже не о нем, а о той, которая обязана ему своей жизнью. Рождена она была в начале прошлого века, но благодаря заботам и воспитанию отца живет до сих пор. Представляете? В следующем году ей исполнится 80 лет, но это ее официальный возраст. Появилась она в период с 1900 по 1910 год, поэтому ей сейчас более ста лет. Она весьма знаменита, необыкновенно популярна, а главное — абсолютно заслуженно уважаема, причем не только в нашей стране, но и далеко за пределами СНГ. Многие говорят, что она до сих пор столь же бодра, стройна, прекрасна, умна и одаренна, как и полвека тому назад. Насколько все это так — вот именно в этом мне и предстоит разобраться.
Да, речь моя лишь частично коснется Константина Сергеевича Станиславского и его биографии. Меня куда больше интересует главное детище всей его жизни — так называемая система, для которой он является автором, разработчиком и основателем. Творцом, одним словом! Над системой Станиславского Константин Сергеевич стал работать на заре ХХ века. Тогда она еще не носила его имя, естественно. Годами он разрабатывал основные принципы и пытался, сформулировав то или иное правило, втиснуть его в ряд с таким трудом выстраиваемой системы.
Над книгой «Работа актера над собой», в которой последовательно описывается ряд правил, упражнений, а также обосновывается правота и польза его собственной системы, Станиславский работал до самой смерти. Полностью доработать систему он так и не смог: четверть века он вносил в нее переделки и уточнения, изменения и добавления. По всей вероятности, потому-то система его, порой, кажется нестройной и, действительно, содержит массу противоречий.
Было множество скептиков. А были и недоброжелатели, утверждавшие, что Станиславский, не имея шансов стать Моцартом сцены, увлекся безумным замыслом стать Сальери и попытался разложить на математические формулы то, что зовется божественным даром. Ну что же — если и так, сама попытка такого дерзновения уже вызывает во мне уважение! Мне импонирует то, что его увлекало, а не пугало само величие этого замысла.
Сразу скажу честно: меня впечатляет решимость человека, не имеющего никакого законченного и специального образования, который, начав карьеру актером-любителем, достиг уровня, при котором дерзнул выстроить с нуля собственную теорию для овладения актерским мастерством! Браво! За попытку — высший балл. А вот за исполнение — увы — отметка не очень высокая.
Да кто ты такой, возмутится благородный читатель! Кто ты, Курилко, собственно, такой, чтобы критиковать Мастера и выставлять ему оценки?! Вот этим вы и отличаетесь от Станиславского: тот бы никогда мне таких бестактных и глупых вопросов задавать бы не стал. Он знал, мы имеем на это право! Он был неглуп. И потому достиг таких высот.
Хочется верить
И я верю… Мне хочется верить, что… Будь у него еще пара лет в запасе, он наверняка бы довел свою работу до конца. Чтобы затем объявить ее ошибочной, ложной и уже устаревшей, и только ради того, чтобы разнести ее, свою теорию и методологию, в пух и прах, и все начать сначала! Но прежде бы он, повторюсь, довел бы свой труд до конца.К несчастью, смерть никогда не считается с нашими планами на жизнь (впрочем, Станиславский и так пожил дай Бог каждому). Смерть приходит вне плана. Но Станиславский понимал это и успел подготовить и отправить в редакцию первый том — буквально за пару месяцев до смерти. Первый том был издан в том же году, но посмертно, тогда как второй так и остался недописанным им. Чуть позже были публикованы лишь многочисленные разрозненные материалы ко второму тому будущей книги.
Так что главный труд Станиславского, к сожалению, никак не может считаться законченным. Но, тем не менее, во всем мире к его незаконченному и несовершенному учению относятся с огромным уважением. А многие режиссеры и теоретики театрального искусства относятся к созданной им системе с огромным пиететом. И так во многих странах Запада. А в Советском Союзе система Станиславского почти на официальном уровне считалась единственно правильным методом, по которому следует учить актеров играть и готовиться к роли. Это учение нельзя было ставить под сомнение! Каждая буква в нем становилось почти священной, а все другие школы и учения (к примеру, школа Мейерхольда или разработки Михаила Чехова) надолго ушли в тень. Из отца-основателя МХАТа сделали икону, а из его книг — Святое Писание и Откровения.
Жива ли?
Но этого ли желал сам Станиславский? Насколько его «система» эффективна? Не устарела ли? Нужна ли она была в принципе? Не зря ведь во многих странах долгое время считалось, что русская школа подготовки актера — самая лучшая в мире. Это нужно учесть. Но! Есть ведь страны, а в них города, а в тех городах есть театры, где актеры играют безо всякой системы. И хорошо играют, органично, выразительно, зрелищно, ярко, убедительно, грандиозно и реалистично одновременно. А в Америке, например, есть разные курсы актерского мастерства, но более всех популярны мастер-классы по учению Михаила Чехова. И пусть в подходах к обучению актерскому мастерству у них много общего (Чехов когда-то работал у Станиславского ведущим актером), но есть и много отличий.
И почему в Советском Союзе было много гениальных актеров, а еще больше — посредственных, а то и совсем бездарных, тогда как в Америке все актеры играют на одном хорошем, добротном уровне? На некоторые вопросы ответы не нужны, они риторические, а на часть вопросов я дам ответы. Сверх того, я попробую определить, жива ли система Станиславского до сих пор или мертва. А может, она изначально была мертворожденной? Кто знает?
Но прежде будет нелишним рассказать о жизни самого ее создателя. Буквально вскользь. Бегло.
Кокося и фифиночка
Ему посчастливилось родиться в богатой купеческой семье. Рос Кокося болезненным, поэтому родители окружили его лаской и заботой. Слегка разбаловали. Зато из золотушного хлюпика вырос подвижный, здоровый подросток, которого ласково называли Кокося. Его отдали в гимназию — на то время лучшую в городе, где учились дети самых знатных дворян. В гимназии ему не понравилось. Стали приглашать педагогов на дом. Но не к наукам тянулся Кокося, а к искусству.
Он любил ходить по театрам, на все выступления. А в 16 лет влюбился в балерину. «Эта Фифиночка, — писал он другу, — в один миг похитила кусочек моего сердца». Когда фифа отвергла его чувства, он впал в отчаянье, из которого юного барчука спасла горничная — не исключено, что Авдотья Назаровна Копылова была приглашена на службу матерью нарочно, чтобы помочь ему забыться и стать мужчиной. Вскоре у Дуни родился сын, которого усыновили родители Станиславского — дабы не было сплетен. А ветреного повесу приобщали к делу. Его ждала блестящая карьера по купеческой линии: его устроили казначеем музыкального общества. Но втайне от родителей он поступил в театральную студию, а затем стал играть в любительском театре. Чтобы родные об этом не узнали, Константин Алексеев взял творческий псевдоним — Станиславский.
Скоро его приметили антрепренеры, стали приглашать играть в антрепризах и в водевилях на профессиональной сцене. Он подружился с Немировичем-Данченко, и тот предложил стать основателем Нового театра, где ставили бы лишь новые пьесы современных драматургов, а там — сколотить и воспитать труппу актеров, не боявшихся экспериментировать и искать новый подход к постановкам. Но это уже история МХАТа, это отдельная тема. Станиславский вложил в это дело деньги, доставшиеся по наследству.Месть буржую
Революцию Станиславский приветствовал. Но революционеры не очень приветствовали Станиславского, для которого он был и остался в первую очередь «буржуем». У него отняли фабрику, дом, квартиру, сбережения… Я уж не говорю, что многих друзей Станиславского революция смела с облика мира вообще. Многих убили во время гражданской войны. В том числе большевики расстреляли его младшего брата Георгия, убили любимого племянника Мишу и многих других родственников и друзей. Но ему оставили его театр, и поэтому он готов был служить этой власти, хоть и с большой неохотой.В 1928 году МХАТ — детище Станиславского и Немировича-Данченко — праздновал 30-летие. На празднике Станиславский показал свой норов. На это мероприятие приехали не только лучшие люди новой страны, но и весь цвет партии во главе со Сталиным. После торжественной части был банкет: тосты шли один за другим, каждый второй — во славу партии большевиков и лично товарищу Сталину, сопровождались криками: «Да здравствует Сталин!»
Этого ему не простили. Но не арестовали — слишком громким было его имя. Не убили. С ним поступили более коварно: его, еще при жизни, начали славить, канонизировать и увековечивать. А это для любого художника подобно смерти, даже хуже — подобно погребению заживо! Так же поступили затем с Маяковским, с Горьким, с Толстым… Как сказал Пастернак по поводу Маяка: «Его начали насильно вводить в культуру, как картошку при Екатерине!»
Станиславский начал «бронзоветь» при жизни, а памятник не способен создавать живое искусство. Мертвое живое не рождает. Поэтому, когда он начал все реже приходить в театр, больше работая над рукописями будущей книги об актерском мастерстве, живое мастерство к тому времени уже было полуживым и почти недееспособным к искусству и творчеству. Может, поэтому Булгаков, преклонявшийся перед Станиславским как актером и режиссером, не верил в его систему. И говорил, что никакой системы нет и быть не может.
Тут он не совсем прав. Мне кажется, у каждого своя система. Я имею в виду талантливых людей. Ведь сам Станиславский не раз говорил: гению система не нужна, он сам себе система. Я бы добавил: а бездарностям — увы и ах! — никакая система в мире не поможет стать одаренным. Вот разве что способным, но посредственным актером система может помочь усвоить лучше мастерство. Над мастерством надо работать, а с даром надо работать и служить вдвойне, ибо даром дар не дается — его необходимо отработать. Ибо за все нужно платить, а если не платишь, придется расплачиваться. Впрочем, я могу ошибаться, я не силен в теориях…
Театральный монстр
Порой в театре тихий и интеллигентный Станиславский превращался в грозного монстра. Во время репетиции «Чайки» он Ольге Книппер — воздушной, легкой, изящной актрисе — кричал: «Что вы словно рояль перетаскиваете, а не стул передвигаете! Вы словно жирная корова!». От возмущения Книппер в истерике заявляла: «Ноги моей в этом театре не будет!». Но в перерыве перед ней возникал вновь благородный, тихий Константин Сергеевич, и голосом, полным елея, шептал: «Как божественно и самоотверженно вы способны отдаваться театральному действу. Вам, милочка, цены нет, голубушка!». Естественно, после таких слов честолюбивая Книппер была готова отдать всю кровь этому божеству.Немирович-Данченко постоянно пытался срезать острые углы. Он был истинным дипломатом и конформистом, и умел находить общий язык и с людьми творчества, и с властью. Станиславскому он говорил неоднократно (в те времена они еще разговаривали друг с другом): «При вашей власти в театре вам нужно научиться говорить с женщинами». Тот отвечал: «Я умею, голубчик. Но я не контролирую себя во время творческих поисков».
Но при этом женился он удачно: на актрисе, которая ради любимого бросила сцену и посвятила жизнь служению мужу. Родила детей, и для любимого мужа стала матерью. Ведь он — сущий ребенок во всем, кроме театра. Надо отдать ему должное, он как мог хранил ей верность и любил до конца дней. Любил столь же сильно, как театр…
Не верю!
Понимаю, что для множества Константин Станиславский был и остается непревзойденным гением всех времен и народов, а его система — священный свод единственно допустимых, неоспоримых аксиом, не нуждающихся в дополнительном анализе, коим следует следовать всякому, кто жаждет посвятить свою жизнь сцене. Но подобное отношение противоречит тому, чему как минимум две трети своей жизни посвятил сам Станиславский — поискам своего пути, борьбе со всеми устаревшими и закостенелыми формами и формулировками, которые игнорируют новые достижения науки, техники и других искусств.
Когда-то Станиславский не побоялся выступить с критикой к постановкам и действиям в театрах. Он призывал к тому, чтобы театр всегда оставался живым, а для этого в нем должна постоянно вестись работа по обновлению на всех уровнях — от репертуара до состава актерских трупп. При каждом театре должна состоять своя студия, где молодые под руководством опытных будут ставить спектакли по пьесам новых драматургов. И нужна экспериментальная площадка для проб, обретения опыта и веры — в то, что театр, как всякий живой организм, должен меняться соответственно внешним переменам жизни.
Может, именно поэтому наши современники почти перестали посещать академические театры, в которых все застыло и устарело — спектакли, декорации, актерская игра и режиссура, от которых несет тухлятиной и нафталином. Жизнь вокруг стремительно меняется, а в театре десятилетиями ничего не меняется, и зрителю так же скучно, как и 5, 10 или 15 лет назад. Мне скажут: лучшее — враг хорошего. Все виды искусства достигли пика развития. А я им отвечу любимой фразой мэтра: «Не верю!».
Не пропустите также материал Режиссер Виталий Манский: «Я долго уговаривал родню у меня сняться», а также Эпоха по имени Зиновий Гердт