Карцев в цитатах: «У нас почти не осталось матерых евреев»

Памяти великого артиста и настоящего одессита. Роман Карцев ушел на 80-м году жизни. LifeGid и газета «Сегодня» собрали самые яркие цитаты Романа Андреевича из наших интервью.

Карцев — о возрасте

«Не люблю я нынче юбилеи. Хочу как можно скорее забыть все эти даты. От них мне уже стоять сложно, не то, что выступать. Это я с виду ничего. А так — много болею».

Что читают с этим материалом?

роман карцев на концерте, выступление, жесты

Фото Сергея Николаева

Карцев — о нынешнем поколении

«Современные авторы пишут „не для подумать“, а чтобы „поржать“. У нас с ними разные аудитории. Но я артистов не осуждаю. Это телевидение виновато, которое их популяризирует. Я такие программы называю „Камеди быдло“. Приезжают ребята и по три часа несут чушь. Ни у кого мозги не работают, только задницу показать и рассмешить».

«Внукам просто неинтересно смотреть на меня. Они не интересуются Райкиным, Чаплином. Внук как-то пришел ко мне на концерт, я у него поинтересовался, понравилось ли ему, так он мне открыто заявил: „Ничего, стерпел“. И это при том, что я их балую и тяну сына, внука и дочку».

Карцев на Одесском кинофестивале в 2011 году. Фото Александра Ярумчука

Карцев — о домашних обязанностях

«Я не умею готовить. Все жена делает. Мой максимум — яичница, да и то, над ней стоять нужно, контролировать, чтобы не подгорела».

Карцев — о творчестве

«Я не снимаюсь сейчас. Потому что предложения мне все какие-то неприличные в последнее время поступают, отказываюсь. И потом: я же не киноактер, я — театральный. А вообще, как ни странно, могу выбирать, в чем играть, хотя и выбирать не из чего».

«Думаю, что в картины Рязанова я попал по одной простой причине: у нас же почти не осталось матерых евреев».

роман карцев на концерте, выступление, мимика

Фото Сергея Николаева

Карцев — об Одессе

«Когда гуляю по Одессе, молодежь здоровается, желает здоровья, рассказывает, как у них дела, и идет дальше. Ощущение, будто приезжаешь в коммунальную квартиру. Бывает, на Привоз прогуливаюсь. Он дорогим стал даже для меня».

Карцев на Привозе

«То, что мне в Одессе подарили квартиру — инициатива Миши Жванецкого. Это он ее пробил. Мы с ним искренне уважаем и любим друг друга. За всю жизнь поссорились только один раз, да и то, — из-за женщины».

Жванецкий — памяти Романа Карцева

Жена Михаила Жванецкого Наталья во вторник утром опубликовала пост в Facebook о смерти друга семьи. И произведение Михал Михалыча, посвященное Роману Карцеву.

К МОРЮ
Я обнимаю вас, мои смеющиеся от моих слов, мои подхватывающие мои мысли, мои сочувствующие мне. И пойдём втроём, обнявшись, побредём втроём по улице, оставим четвёртого стоять в задумчивости, оставим пятого жить в Алма-Ате, оставим шестого работать не по призванию и пойдём по Пушкинской с выходом на бульвар, к Чёрному морю.
Три внутренних мира — Роман Карцев, Михаил Жванецкий, Виктор Ильченко
Пойдём весело и мужественно, ибо всё равно идём мужественно — такой у нас маршрут.
Пойдём с разговорами: они у нас уже не споры — мы думаем так.
Пойдём достойно, потому что у нас есть специальность и есть в ней мастерство.
И что бы ни было, а может быть всё и в любую минуту, кто-то неожиданно и обязательно поможет нам куском хлеба. Потому что не может быть — их были полные залы, значит, будущее наше прекрасно и обеспечено.
Карцев и Жванецкий
Мы пойдём по Пушкинской прежде всего как мужчины, потому что — да, — потому что нас любят женщины, любили и любят. Мы несём на себе их руки и губы, мы живём под такой охраной. Мы идём легко и весело, и у нас не одна, а две матери. И старая сменится молодой, потому что нас любят женщины, а они знают толк.
Мы идём уверенно, потому что у нас есть дело, с благодарностью или без неё, с ответной любовью или без неё, но — наше, вечное. Им занимались все, кто не умер, — говорить по своим возможностям, что плохо, что хорошо. Потому что, когда не знаешь, что хорошо, не поймёшь, что плохо.
И бог с ним, с наказанием мерзости, но — отличить её от порядочности, а это всё трудней, ибо так в этом ведре намешано. Такой сейчас большой и мужественный лизоблюд, такое волевое лицо у карьериста… И симпатичная женщина вздрагивает от слова «национальность» даже без подробностей.
Мы пойдём легко по Пушкинской, потому что нас знают и любят, потому что люди останавливаются, увидя нас троих, и улыбаются. Это зыбко — любовь масс. Это быстротечно, как мода. И у нас в запасе есть огромный мир на самый крайний случай — наш внутренний мир.
Три внутренних мира, обнявшись, идут по Пушкинской к морю. К морю, которое, как небо и как воздух, не подчинено никому, которое расходится от наших глаз в ширь, непокорённое, свободное. И не скажешь о нём: «Родная земля». Оно уходит от тебя к другим, от них — к третьим. И так вдруг вздыбится и трахнет по любому берегу, что попробуй не уважать.
Мы идём к морю, и наша жизнь ни при чём. Она может кончится в любой момент. Она здесь ни при чём, когда нас трое, когда такое дело и когда мы верим себе.
(ММ Жванецкий)