Иных маститых журналистов послушаешь — всего-то они добились сами, и рядом никого не было, кто учил, ставил на крыло. Кто был примером, непререкаемым авторитетом. Те же, кто порою вспоминает первых редакторов, делает это через силу, словно стесняясь признаться в чем-то зазорном. Думаю, зря.
ТРИ ТЕСТА НА ПРОФПРИГОДНОСТЬ
Мне сильно повезло. Первым редактором был умудренный жизнью, много повидавший на своем веку еврей по фамилии Раздольский. В прошлом военный журналист, подполковник в отставке. Всегда уточнял: «Фамилия через, А — от слова Раздолье». Звали его Давидом Марковичем.
Точно так же, как главного героя вышедшего гораздо позже культового телесериала «Ликвидация» — Гоцмана. Только у него и профессия была другая. И звание. И характер. То — фильм. А мой Давид Маркович был не из кино.
Газета «Київський взуттьовик», которую он возглавлял, была многотиражной — как и все, выходившие на предприятиях. Но на самом деле их тираж был невелик. У нашей — 2500 экземпляров. Периодичность — раз в неделю, по средам, язык — украинский.
Многотиражка была ровесницей старейшей в столице фабрики имени 10-летия Комсомола Украины (в просторечии — 4-й обувной). В 1929-м газету назвали в соответствии с духом той эпохи — «Індустріяльний взуттьовик» — именно так — через «я». В «Київський» переименовали позже.
Туда я и пришел. Без опыта и без высшего образования. Отслужив в армии, только-только поступил на вечернее отделения журфака. Приятель Евгений Гришанков, уже работавший на Украинском радио, подсказал: «Начинай с тиражки — хорошая школа!»
В редакции встретил невысокого, в годах, но еще крепкого человека с военной выправкой.
— Справитесь с проверочными заданиями — добро пожаловать, — сказал Раздольский и предупредил: — У нас уже пробовались те, кто считал, что тут любая халтура сгодится, и мы им отказали.
Такое вступление подстегнуло и раззадорило. Хотелось доказать, что я не такой, и к делу отношусь ответственно.
Раздольский поручил подготовить зарисовку о передовике. Встречаться с ремонтником по фамилии Вашичек пришлось трижды. Первый раз смена заканчивалась, ему было не до журналиста, из вежливости он сказал что-то невнятное, и заторопился домой. На зарисовку рассказ явно не тянул. Наутро я снова пришел в цех, сильно озадачив своего героя: «Опять? Вроде же все рассказал».
Теперь уже я изрядно помучил его расспросами. Страницы блокнота были густо испещрены беглыми, налезающими одна на другую строчками. Диктофонов тогда не было, все записывал от руки, уточняя и выверяя услышанное. Перед тем, как нести материал в редакцию, показал ему — на случай, если что-то неправильно понял либо ошибся в терминах.
Вашичек долго вчитывался в текст. И наконец вернул со словами: «Скажу так — неправды тут нет».
Зарисовку приняли. Но поручили сделать еще два репортажа. Воодушевленный напечатанным в ближайшем номере материалом о Вашичеке, быстро справился и с ними.
После этих трех тестов на профпригодность, как сказали бы сейчас, меня и приняли в корреспонденты. Сначала временно, с месячным испытательным сроком. А затем и постоянно. Я чувствовал себя на седьмом небе!
И начались трудовые будни. Все завертелось как на конвейере.
Редактору тогда было меньше, чем мне сейчас — 65. В годы войны служил фронтовым корреспондентом. Но о боевом прошлом рассказывать не любил. Много лет спустя, уже в наши дни, отыскал в Интернете его послужной список — ордена, медали, представления к наградам.
Майор Д.М.Раздольский. Подполковником стал позже
«Майор Раздольский Давид Маркович, — писал в одной из характеристик ответственный редактор газеты „Сталинское знамя“ полковник Юрий Кокорев, — находится на фронте с первых дней Великой Отечественной войны… Работал корреспондентом от фронтовой газеты в армиях. Задания редакции выполнял добросовестно и четко… В самые трудные времена боев находился на передовой линии, там, где разворачивались события, и умело освещал их на страницах газеты… Проявил себя как дисциплинированный, стойкий и хорошо работающий газетчик».
Представление к ордену
Будучи человеком обстоятельным, взвешенным, организованным, редактор в любой обстановке умудрялся оставаться невозмутимым, не суетился, не рубил сплеча. Рационально распределял свое и наше рабочее время. Сам был дисциплинирован и того же требовал от подчиненных.
Мне после армии с непривычки было непросто перейти на украинский. Писал по-русски, а уже затем переводил, теряя много времени. Раздольский это заметил и деликатно посоветовал: «Как думаешь, так и пиши, а что не знаешь — ищи в словаре». И дела пошли вгору. С тех пор у меня любовь к словарям — орфографическим, толковым, фразеологическим, любым.
Было сложно овладеть специальными производственными терминами. Никогда раньше с ними не сталкивался и даже не догадывался, что такое вырубка, штамповка, литье, берцы, пинетки… Пришлось начинать с азов, с самого элементарного. Давид Маркович подбадривал: «Не знать не стыдно, стыдно не хотеть знать. Над тем, кто хочет понять суть, смеяться не будут, но станут уважать. Не уставай спрашивать, не ленись переспрашивать, докапывайся до деталей».
Вникая в неоднозначные, спорные ситуации, учил выслушивать все стороны, сравнивать разные мнения, не принимать априори чью-либо позицию, которая могла быть и заведомо ложной.
Эти и многие другие уроки практической журналистики очень пригодилась мне и потом, уже в больших газетах.
Наша редакция. Внизу — Давид Маркович
Коллектив предприятия был молодым, в основном женским. Костяк составляли вчерашние школьницы, в большинстве своем приезжие из пригорода и соседних областей. Девчата стеснялись, робели, да и сам не сразу нашел с ними общий язык. Со временем контакт наладился, со многими раззнакомился и подружился.
Оценив старательность и дисциплинированность нового сотрудника, Давид Маркович постепенно начал поручать часть обязанностей, которые раньше выполнял сам, мне. Ему уже не требовалось часто бывать в цехах, собирать материал, а потом писать — было на кого положиться. Появилось больше времени на редактирование текстов, планирование, общественную работу.
В редакции было всего четыре штатных пишущих сотрудника и фотокор. Но и таким небольшим составом старались делать газету боевой, зубастой. Обуви на фабрике выпускалось много, но и брака хватало. Поэтому вместе с рабкорами, внештатными авторами проводили рейды, проверки, вскрывали недостатки, а затем готовили критические выступления, требуя на них оперативного реагирования.
Публикации не всем нравились, были недовольные. Но газету поддерживали директор Георгий Семенович Лобза, прогрессивный, современный руководитель, партком, профсоюзный и комсомольский комитеты, народные контролеры. Тиражку уважали, читали, писали в нее, верили ей.
Мы ездили на родственные предприятия в другие города, бывали у смежников, часто срывавших поставки сырья, комплектующих. Брали интервью, изучали опыт, делились своим. Рассказывали о новой, импортной технике, передовых технологиях, конструировании обуви.
Что-то получалось лучше, что-то хуже. И все-таки газета притягивала людей мыслящих, незаурядных. Они часто выступали на ее страницах с острыми, проблемными материалами, делились наболевшим.
Мне нравилось все: редакция, фабрика, люди. Утром, с двумя пересадками, спешил на работу, вечером, четырежды в неделю — на занятия. Романтика!
Что важно — Раздольский доверял и при этом не мешал, не опекал без надобности, не придирался по пустякам. Давал возможность проявлять инициативу, разрешал экспериментировать, особенно в поиске новых, интересных тем, оформлении газеты. Предложения, новации, отступления от правил не воспринимались в штыки, напротив — поощрялись. Критика ценилась, но лишь конструктивная, доброжелательная.
Появились стилизованные, клишированные рубрики, современные шрифты, оформительские элементы. Вместо унылых, статичных фотографий отбирали живые, «очеловеченные», где люди уже не выглядели безлико, архаично, вымученно. Такими все чаще получались и публикации.
Особо популярными стали темы морали, культуры, воспитания. Регулярно готовили литературные страницы, где давали простор творчеству читателей — стихам, прозе, графике. Все это шло газете и редакции в актив. «Київський взуттьовик» не раз отмечался среди лучших тиражек Киева (их тогда было, если не ошибаюсь, 56), выходил победителем и лауреатом многих конкурсов, смотров. Нас печатали и упоминали в обзорах прессы городские печатные издания.
Заметка и фото в киевской «Вечерке»
ЦИТАТА С ОШИБКАМИ, ЗАПЯТЫЕ НЕ ТАМ, ГДЕ НАДО, И СТРАННЫЕ «НАГРУДНИКИ»
Раздольский самым скрупулезным образом вычитывал тексты. Ошибки-опечатки вылавливал, как правило, еще до засыла материалов в типографию, где газета печаталась.
В день верстки, по вторникам, тщательно вылизывал весь номер вплоть до собственной подписи в конце четвертой страницы. И нам, молодым-зеленым, прививал такую же бдительную зоркость.
Однажды вдруг принялся читать плакат с цитатой Ленина на первополосной фотографии с фабричной профсоюзной конференции. Поймав недоуменный взгляд, зачем он это делает, торжествующе указал сразу на две обнаруженные ошибки, которые допустил местный художник-оформитель. Нижнюю часть клише, где красовалась цитата с опечатками, верстальщику пришлось отрубить и набирать слова вождя вручную, уже в исправленном варианте. Непререкаемый авторитет шефа в глазах подчиненных после этого вырос еще больше.
Когда же изредка проскальзывали какие-то незначительные «блохи», и в редакцию звонил въедливый читатель, редактор благодарил, клал трубку и удовлетворенно заключал: «А газету читают. И это хорошо».
В одной из заметок рассказывалось о передовиках производства, чей труд был отмечен нагрудными значками — была тогда такая практика. Только в украинском слове «нагрудними» вместо буквы «м» проскочила «к». И получилась двусмысленность, ерунда — выходило, что девушки получили «нагрудники». Грубо говоря, нижнее белье, бюстгальтеры. Смех и грех. Сейчас никто бы и внимания не обратил. Подумаешь — буква. А тогда за такую вольность могли и выговор объявить, и взыскание пожестче. Нам было не до шуток.
Выловив досадную «ачепятку», когда в редакцию доставили весь тираж в пачках, мы тотчас взялись ее своими силами и исправлять, дабы не узнали другие. Ноу-хау было простым до невозможности, хотя и весьма трудоемким: с помощью лезвий для бритья типа «Нева» стали выковыривать злосчастную буковку, чтобы читатель решил, будто на место нужной «м» при печати случайно упала металлическая стружка-марашка.
На это ушло добрых полдня. Мы вчетвером закрылись в редакции и в поте лица устраняли оплошность, не пропустив ни одного номера газеты. Наша замечательная коллега и острая на язык Любовь Ивановна Победкина посвятила трагикомическому эпизоду шутливое стихотворение. Целиком оно, к сожалению, не сохранилось. Припоминаю лишь начало — «Под шорох газетных листов свершалась газетная драма», и финал-удивление, как такое могло произойти — «Понять это просто и трудно, ведь вместо нагрудных значков надели им просто нагрудник»).
Благодаря принятым нами мерам «драма» осталась маленькой тайной редакции. То ли настолько приучили читателей к отсутствию ошибок, то ли очень уж усердно ликвидировали брак в своей работе.
Однако опытные газетчики знают старое, многократное проверенное практикой правило парных случаев — если уж накосячили раз, непременно последует и другой.
Так произошло в канун круглой годовщины со дня образования предприятия. По такому выдающемуся поводу мы решили щегольнуть, выпустив на комбинате «Радянська Україна»" (ныне — «Преса України») юбилейный меганомер по-богатому. На белоснежной, мелованной бумаге, с яркими, цветными, а не черно-белыми иллюстрациями, нарядными клише.
Долго и тщательно готовили его, вычитывали вдоль и поперек. В итоге не номер вышел — шедевр полиграфии, произведение искусства! Нарадоваться спецвыпуску не могли и верстальщики, и печатники, ну и мы, журналисты.
Обедню испортила ложка дегтя.
Когда весь тираж оказался в редакции, мы обнаружили ляп, только уже не в тексте, а прямо в броской шапке на первой полосе: запятая в набранном крупным кеглем приветствии непостижимым образом залетела немного не туда, где должна была стоять.
Клич-поздравление «С праздником вас, фабричане!» выглядело нелепо — «С праздником, вас фабричане!»
Что делать? Так называемого «корректора» в те далекие времена не существовало. Творцы советской оргтехники до этого чуда канцелярской мысли еще не додумались. Но если б оно и существовало, и даже выручило нас, то как разделительный знак водрузить на нужное место? Сегодня все заняло бы считанные минуты — мастера дизайна и не на такие головоломки горазды. А тогда все подвисло.
Корректирующая жидкость. Тогда таких палочек-выручалочек не было
Самые дотошные читатели, возможно, что-то и заподозрили. Но вслух упреков не высказывали. Уж больно красиво смотрелся спецвыпуск — загляденье.
Запятая в заголовке стоит уже там, где надо. Ловкость рук…
РОКИРОВКА ПО ОБОЮДНОМУ СОГЛАСИЮ
С Давидом Марковичем мы ладили, жили, что называется, душа в душу. Творческая обстановка в нашем маленьком коллективе благодаря ему была благоприятной, позитивной. Ну и мы старались поддерживать редактора, помогать ему во всем.
Через три с лишним года после моего прихода в газету он заговорил, что возраст берет свое, да и здоровье пошаливает. В общем, написал заявление об уходе. Терять Давида Марковича было жаль и нам, его подчиненным, и руководству предприятия. Директор предложил неординарное кадровое решение — попросить редактора остаться, но поменять нас местами. Обстоятельно и тактично переговорил с обоими, чтобы все было по-человечески, без напряга.
«Искать чужака со стороны не вижу смысла, — сказал Лобза. — Давид Маркович достойную смену вырастил, и теперь может со спокойной совестью доверить руководство младшему товарищу, оставаясь в газете и при необходимости помогая ему. А новый редактор, несмотря на молодость, надеюсь, продолжит и приумножит в новом качестве все лучшее, что было».
Директор попросил не снижать планку газеты и сохранить хороший микроклимат в редакции. Мы и сами этого хотели. И сделали все, чтоб так было в дальнейшем, дружно проработав после кадровой рокировки вместе еще года два. Потом Раздольский все же ушел на заслуженнный отдых — сказались старые болезни. А меня чуть позже пригласили в городскую газету.
Где бы и кем потом ни работал, какие бы должности ни занимал — всегда с теплотой и благодарностью вспоминал первого редактора. Надолго уехав в дальние края, потерял с ним связь. А когда вернулся и начал искать, выяснилось — поздно. Даже фотографий нормальных не осталось. Сниматься-то Давид Маркович не любил, говорил, что не фотогеничен и слишком стар для портретов.
Кто-то пустил слух, будто Раздольский уехал на ПМЖ за границу. Это неправда. В Национальном музее Второй мировой войны, куда я тоже обращался, сообщили: никуда из Киева не уезжал, а когда его не стало, вдова принесла боевые награды мужа — как память.
Словно камень с души свалился.
…Вспоминайте своих первых редакторов. Не будь их, жизнь сложилась бы иначе. И мы не стали бы теми, кем стали. Говорите, посвящайте им хорошие слова. Пусть даже вдогонку. Но лучше, пока те живы. Чтоб не опоздать.
