О Мураками, любви к Достоевскому, письме на бегу и пережитках Мураками-мании поспорили писатель Алексей Курилко и журналист Алекс Панченко.
Вкус модного чтива
Знаешь, Алексей, я хорошо помню то время (конец 90-х — начало нулевых), когда читать романы Мураками было модно. Причем читали его все — студенты и банкиры, модели и домохозяйки. Книжки Мураками демократично разъезжали в вагонах метро, богемно летали первым классом в самолетах и нежились на всех пляжах мира! Был даже такой специальный термин введен — «Мураками-мания». Не знаю, как для тебя, Леш, но для меня штамп «модная книга» — это как-то очень уж пошло. К счастью, мне повезло открыть своего Мураками до всей этой трендовой истеричности. А уж с каким удовольствием я продолжал поглощать его романы, когда народ придумал себе других «модных» писателей!
Алекс, и вновь в этом проглядывается наше общее с тобой отличие от других. Только если ты открыл его до повального увлечения Мураками всеми, кто умел читать, то я прочел Мураками после того, как мода начала устаревать, а светом от вчерашнего блеска Мураками стали пробовать осветить другого Мураками, а именно — Мураками Рю. Но если Рю мне не пошел вовсе, то с Харуки все обстояло сложней. Мне его романы и нравились, и раздражали одновременно. Я его, как автора, и уважал, и презирал, то так, то эдак, то меня восхищало написанное, то в следующую минуту меня охватывал приступ возмущения и протеста. С одной стороны, я отдавал ему должное, видел, этот парень талантлив, умен, начитан, но также я понимал, что он хитер, ленив, поверхностен и столь же неразборчив в манере и стилях письма, как его любимый герой — в интимных отношениях.
Что меня всегда смешило в этом самом «модном чтиве», так это то, что «чтецы» делают вид, что открывают для себя нечто потаенное и глубинное — такую себе мудрость первозданную. В том числе якобы и в произведениях Мураками. А ведь там нет ничего такого! Зато есть настроение дождя, тихий джаз, застывшее время, обычные герои и странные девушки с ушами идеальной формы (уши — особый фетиш писателя, как женские ступни у Тарантино).
И все то, что тебя, Алекс, привлекало в нем, меня отталкивало от него и коробило. И это, словно в рапиде, замедленное действие героев, эта застывшая картина бытовухи, эти странные, слегка «стукнутые» головушкой об уголочек стеночки девушки-фрики с идеальной формой ушей.
Не скажи! В этом есть своя прелесть. Отсутствие суеты — вот главный лейтмотив всего творчества Харуки. И это так успокаивает — нас, воспитанных миром нервов и вечной спешки. Герои писателя на протяжении двух страниц могут просто любоваться тем, как девушка расчесывает волосы, или вдумчиво точить карандаши. Курить, потягивая пиво в любимом баре, и пускать дым кольцами. Читать Достоевского или же резать водоросли для супа. Читаешь — и чувствуешь, как расслабляются пребывающие в вечном напряжении усталые мышцы. Упоительно! Как по мне, все романы Мураками… бессюжетны. В них нет начала и конца. Вас словно запускают в темный кинозал на середину фильма.
А за эту бессюжетность или чаще одну только видимость, издевательскую условность сюжетных линий — я готов был убить! И что ужасней — это делалось явно сознательно. Он рос, как известно, в семье преподавателя классической филологии. И скорее всего, в этом и выражался его бунт против старой школы японской литературы. Поэтому до сих пор, говорят, профессиональные литераторы и читатели старого поколения не считают его серьезным и достойным внимания писателем, в отличие от молодежи. Я думаю, за это и наш народ полюбил Мураками. Ведь он же, живя в портовом городе, в детстве и юности читал книги, которые оставляли после себя американские матросы. Он буквально вырос на американской литературе. И на американской музыке.
Да! Вторая моя отрада у Мураками — это музыка, которую слушает его условный (а он всегда именно такой) меломанистый герой. Исполнители подобраны, что называется, со вкусом. Тут и Чарли Паркер, и Стэн Гетц, и Гендель, и Боб Дилан (кстати, на эту тему отдельно рекомендую сборник эссе писателя «Джазовые портреты»). И вот что интересно: если не полениться и найти на «Ютубе» все те мелодии и песни, что слушает персонаж, и прослушать их одновременно с ним, то получится совершенно сногсшибательный 3D-эффект. Это что касается его больших романов: «Норвежский лес», «Охота на овец» или «Кафка на пляже».
А ведь у писателя еще есть и отличные сборники рассказов: «Токийские легенды», «Ничья на карусели» или — из свежего — «Мужчины без женщин». Вот рассказы по своей тональности у него совсем другие. Не такие медитативные и куда более настроенческие: то веселые, то откровенно жутковатые. Никогда не знаешь, куда Мураками занесет его странная фантазия! Может, он (ну, а точнее — его герои) придет к себе в квартиру и найдет там большую говорящую жабу, которая представится ему как Дружище Квак и вежливо попросит его спасти Токио. А может, Мураками возьмет и рванет «бомбить» ночные булочные или же разжигать огромные костры на берегу моря!Книги офисного планктона
Да, Алекс, мы в девяностые только открыли для себя эту культуру в полном объеме. И даже слегка, с голодухи, переели ее, этой западной и американской культуры. И от сложных вещей Пруста, Джойса, Гессе, Набокова начали скучать по нормальной человеческой речи, по адекватному и простому собеседнику, у которого в голове не смесь из формул экзистенциализма и научного объективизма, а желание найти себе место. Ведь герой Мураками, как и мы в конце девяностых, был усталым, растерянным, печальным и одиноким. Он чувствовал себя не в состоянии вернуться к обществу, с которым недавно порвал — как раз перед тем, как все эти общества, коллективы и банды стали рассыпаться на частички, из которых вскоре захотят построить нечто новое.
Мы ничего строить уже не хотели, мы предпочитали культивировать личную свободу и полную независимость от других и продолжали разрушаться дальше, рассыпаться, расщепляться на атомы и на… Что там меньше атома? А жизнь помогала стирать нас в пыль. И кто-то вскоре вовсе исчез, а кто-то покрылся книгами Мураками. Из этой пыли родился офисный планктон — нынешний потребитель последних книг Мураками. Планктон не способен читать и понимать австрийца Франца Кафку, француза Пруста, американцев Сэлинджера и Капоте. Ничего страшного, зато у японца Мураками нашли приют их находки и тропы, и этот синтез из разных источников рождает шедевры, достойные того, чтобы увенчать верхушку памятника на могиле надоевшего постмодернизма.Написать о беге или написать на бегу
Но даже у мастера бывают неудачи. Его трехтомный роман «1Q84» (аллюзия на знаменитую книгу Джорджа Оруэлла) — именно такой. Читать о помешанном на сексе герое, которого преследуют воспоминания из детства, в которых его мать позволяет страстно целовать свою грудь какому-то незнакомцу, как-то необыкновенно скучно. Читаешь — и словно погружаешься в липкую трясину из паутины. Бесконечный словесный поток (кажется, что его герои еще никогда столько не говорили!), повторы одной и той же информации (прям как у занудного Пауло Коэльо), перетекание из пустого в порожнее… Вот даже странно: все книги Мураками ни о чем, и мне это нравится. Этот же трехтомник ни о чем в квадрате (если не в кубе), но читать его просто невозможно!
Мне нравится, что мы, столь несхожие с тобой, имеем много общего. Скажем, оба любим литературу, но причины нашей любви, наверняка, разные. Оба умеем и любим анализировать книги, рефлексировать над тем или иным шедевром культовых авторов, но выводы наши, порой, диаметрально противоположные. Но это и хорошо для нашей рубрики и дорого лично мне, как твоему собеседнику, но крайне заинтересованному в том, чтобы читатели получили в свое распоряжение полную картину с противоположных точек обзора. Что особенно приятно — это не специально так вышло, это мы не нарочно так сделали, нет, все случилось само собой. И не первый раз.
Вероятно, оттого, что у каждого из нас своя, личная, точка зрения на наших героев. В данном случае — культовый автор Харуки Мураками. Писатель продуктивный — переводчики всегда завалены интересной работой, их семьи — переполнены уверенностью в стабильности финансового дохода главы семьи, а фанаты или просто любители его творчества — книгами этого автора на годы вперед. Харуки Мураками родился в 1949 году, ему пошел седьмой десяток, и он автор более дюжины романов, не считая сборников рассказов, сборников эссе и документальной прозы.
И в свои 68 лет он продолжает работать, причем еще усиленнее и плодотворнее, чем раньше. Дело в том, что в число своих любимых писателей он неизменно вносит имя Достоевского, который, по мнению Мураками, с возрастом писал все больше и все лучше.Высшим эталоном его творчества он считает его роман «Братья Карамазовы», и долгое время, может быть, и до сих пор, он равнялся на него! Поэтому и количество рабочих часов растет, и страниц его романов, и сложности их — при нарочито упрощенной манере повествования. Если в начале своей писательской деятельности он приходил к самому закрытию в бар, принадлежащий жене, и писал за стойкой самопишущим пером в течение часа или двух, то в 2008 году уже заявлял, будто сидит за письменным столом около пяти часов. А теперь и это время увеличено до семи часов в сутки неизменно.
Может, я наивен, но я верю в это. Вот просто вижу, как он проводит львиную долю своего времени в кабинете, обставленном по-спартански: стол, пластинки (музыку он предпочитает слушать с винила) и молтовый виски, изломанной луной, искрящейся в хрустальных стаканах.
Мураками продолжает усиленно работать. Он женат, но детьми их боги не осчастливили. Поэтому он продолжает много писать. И чем больше, тем хуже, хотя самому ему так не кажется. А я, Алекс, давно заметил эти постоянные повторы самого себя, этот стремительный бег вокруг собственной оси. Он работает, но, став мэтром, он вообще перестал работать над словом. Это халтура и лихорадочная запись потока стареющего сознания только ухудшает мнение о нем. Ему бы передохнуть, осмотреться. А он, мечтая получить Нобелевскую премию, строчит и выпускает книгу за книгой. Но чтобы дожить до присуждения Нобелевки, он стал заботиться о здоровье: вместо пива теперь пьет витамины и занимается марафонным бегом. Пару лет назад мне попалась в руки его книга под названием «О чем я говорю, когда говорю о беге».
По словам самого автора, это такое интересное специфическое собрание зарисовок о беге и о том, какие мысли рождаются во время бега, какие образы, что он думает во время бега, о чем, о ком… Короче, он, видать, сочинял ее на бегу, о беге и вокруг бега, и записал на бегу, а переводчик быстро перевел. И, хотя и не на бегу, но спасти книгу не удалось. Муракамимпризнался как-то:«Искренне писать о беге, — это значит искренне писать о самом себе».
Тут он, кажется, не договорил. Убежал. А полностью, вероятно, фраза должна была звучать так: «Искренне писать о беге — значит, искренне писать о себе плохо, скучно и на бегу».
Вот не соглашусь. Мне кажется, вся прелесть Мураками в том, что он не пишет, чтобы угодить или потрафить читателю. Он пишет, как тот Атос: «Я дерусь, потому что дерусь». Только Харуки не дерется, а творит. Не пытается понравиться. Не кокетничает и не заигрывает. Он такой, какой есть: спокойный, неспешный и немного потерянный в этом мире.
Овца это просто овца
Вот что я, действительно, всегда читаю у Харуки Мураками всегда с огромным интересом, так это его интервью. Человек он умный, сдержанный, с чувством юмора, что не так уж сильно заметно при чтении его книг. А давая интервью, а он это дело любит, Мураками превосходен. Вот его спрашивают, любит ли он деньги. И он не задумываясь отвечает:
«Еще как! Я очень люблю деньги! На них можно купить свободное время, чтобы писать…».
Замечательный ответ. И я с ним в этом солидарен! Или вот, спросили его недавно: вы моралист? И он честно ответил:
«Если история не делает читателя лучше, то какой смысл ее писать».
Замечательные слова, не правда ли?
Согласен. Его фраза о деньгах — честная. Ибо деньги — это свобода. Коммунистическую пурговую ерундистику о том, что «счастье не в деньгах» и «с милым рай в шалаше» оставим для идиотов!
А когда в одном интервью его спросили, почему в последнем романе так много всяких интимных сцен, Мураками ответил:
«Я просто писал о сексе, потому что это очень важная часть человеческой жизни, вот и все. Когда ребенку дают новую игрушку, он хочет с ней поиграть. Но в своей очередной книге я практически не использую эту игрушку — я уже ею наигрался».
Когда после долгих лет споров у него спросили: «Правильно ли мы понимаем, что Овца — символ первородного феминистического начала в контексте патриархального уклада всеобщего социума?», Мураками кивнул и ответил:
«Если честно, нет. Овца это просто овца, и ничего больше».
Люди в его текстах всегда ищут глубинный подтекст. Даже когда там… просто овца.
Не пропустите также «Гарри Поттер» VS Библия. Ответ Дмитрию Быкову
Тайны жизни Вирджинии Вулф: боялась секса и злилась на птиц
Константин Станиславский. Кокося и его недосистема