Еще со школьных лет была мечта — хотелось собаку. Умную, верную, преданную. Отец рассказывал, что имел такую в детстве. Пес по кличке Джульбарс умел выполнять разные команды и мог разыскать своего хозяина из-под земли… Но как только разговор о собаке заводил я, родители были против.
Мы жили на последнем этаже семиэтажного дома, и это, по их словам, было главной помехой:
— Кошку — пожалуйста! Ее, если приучить к чистоплотности, не надо выгуливать, от нее нет шерсти и запаха в квартире…
И вместо собаки у нас, сколько помню, поочередно меняя друг друга, обитали представители кошачьих — в основном, почему-то пепельно-темного окраса полусибиряки, пушистые симпатяги обоего пола.
Пушистая сибирячка
— Как же он тебя чувствует?! — растроганно улыбались родные. — Прямо как собачка…
Много позже, когда у меня появилась своя семья, мысли о домашних питомцах непроизвольно отошли на задний план. Попугайчик, морская свинка, черепаха, прочая живность исчезала так же незаметно, как появлялась — ее передаривали либо относили юным натуралистам.
И я уж было навсегда распрощался с мечтой о собаке, как в один летний день все вдруг перевернулось.
Нашлась ничейная мечта
…Подъезжая к нашему дачному товариществу, заметил своих дочку и сынишку, с которыми семенила рыженькая вислоухая кокер-спаниелька.
— Что за зверь? — перехватил детей. — Чья псина?
— Папуля, ничейная! — наперебой затараторили
Будто уловив, что в этот момент решается ее судьба, рыжуха легла перед нами, положила морду на лапы и смиренно прикрыла глаза, лишь изредка помахивая хвостом…
Устоять было невозможно. И я капитулировал… Мечта детства сбылась…
Ошейника на собаке не было, настоящей клички мы не знали, потому назвали потеряшку Кокки, как предложил сын.
И в семье нежданно-негаданно появился еще один ребенок. Большой, взрослый (сказали, что собаке не меньше 10−12 лет), но все-таки ребенок. Лохматый, игривый, непоседливый. Требующий к себе много внимания. Заботы. Ухода. Прогулок.
Мы все друг к другу очень быстро привязались.
До конца лета Кокки жила с нами на даче. Там ее подкормили и вывели насекомых — блох и клещей…
Ближе к сентябрю, когда у детей началась школа, забрали в город. Свозили в ветеринарную клинику. У Кокки обнаружился целый букет всяких заболеваний, в том числе серьезных, требующих длительного лечения. Начали ее лечить. К счастью, до нас Кокки была в хороших руках, о чем говорило воспитание. Выписанные лекарства принимать не хотела, отворачивалась, но к просьбам, уговорам все же прислушивалась и проглатывала. Прогулки любила, а вот лапы мыть — нет, хотя терпеливо ждала, пока их приведут в порядок и вытрут насухо.
Веселым лаем приветствовала каждого, кто возвращался домой, и бросалась под ноги, показывая, как счастлива и рада встрече. Приносила в зубах комнатные тапки. Не шкодничала, не портила мебель, не грызла обувь.
Кроме почтенного возраста и болячек, по большому счету, мечта по имени Кокки имела только два недостатка. Первый — непомерный аппетит (со стороны могло показаться, что, прежде чем попасть к нам, несчастное животное настолько изголодалось, что никак не насытится и хочет наесться впрок). А второй — неуемная тяга к самоволкам (стоило неосмотрительно спустить ее с поводка, как тотчас растворялась, из-за чего приходилось долго ее искать, то и дело окликая: «Кокки! Девочка! Ты где, гулёна?»).
В остальном же была смышленой и очень ласковой. Любила нас, возможно, даже больше, чем мы ее. Учуяв чужого на лестничной площадке, подавала голос, оглядываясь, одобряют ли такое рвение хозяева. Ей ничего не нужно было повторять дважды.
Первой торопилась запрыгнуть в машину, когда собирались на дачу. Езда ей нравилась. Когда приезжали на место, озорничала, носилась, как юла, никому не давая скучать. Так же весело, забавно приседая на передние лапы, и вновь вскакивая, путаясь под ногами, наматывала круги вокруг машины, норовя вновь запрыгнуть в салон, когда собирались назад…
Мы не понимали, как столько лет жили без Кокки. Еще недавно субтильная бродяжка со свалявшейся шерсткой и впавшими боками в репейниках превратилась в пышечку.
Прохожие часто спрашивали: «У вашей собачки будут щенки?», думая, что наша любимица беременна. Но щенков у нее уже быть не могло.
Загадочный сон
Однажды Кокки мне приснилась. Скорее даже привиделась, причем в… человеческом облике.
Откуда-то из темноты проступали очертания женского лица с длинными рыжими волосами. И доносился негромкий незнакомый голос, который не забыл и сегодня: «Вы думаете, что бездомную собаку подобрали? Ошибаетесь! Вы человека с улицы приняли в семью. И теперь я буду служить вам, как собака, верой и правдой сколько смогу «.
Я вздрогнул и, открыв глаза, увидел Кокки на своем коврике — она смотрела так же пристально, как приснившаяся рыжеволосая женщина.
…Думаю, что Кокки было у нас хорошо. Ну, как пожилому, немало повидавшему на своем веку человеку, на старости лет оказавшемуся на попечении любящих близких родственников. Когда он чувствует себя не тяжким бременем, свалившимся на их плечи, не постылой обузой, от которой хотели бы поскорее избавиться, а как полноценный член семьи, тихо готовящийся уйти в лучший мир и знающий об этой неизбежности.
Первая и последняя
За два с лишним года Кокки сделали три серьезные операции, и после каждой мы выхаживали ее словно ребенка. Терпеливо и бережно. Она медленно и болезненнно выходила из наркоза, и ее, непривычно вялую, обессиленную, притихшую, кормили манной кашей с чайной ложечки или пальца.
Ветеринар сказала, что еще одну операцию собака не выдержит — слишком далеко зашли метастазы.
…Не смогу простить себе, что не был с Кокки в последние минуты — наверное, ей было бы легче уходить, чувствуя рядом хозяина. Простила ли? Не знаю. Хочется верить, да. Всякий раз, завидев на улице чью-то шоколадную коккер-спаниельку, губы сами шепчут:
— Кокки, девочка наша, ты?..
А потом, всмотревшись, отвожу взгляд — нет, не Кокки.
Она стала моей первой и последней собакой. Другой уже не будет. Слишком тяжело это — терять. Словно душу — в клочья. Особенно если много лет в ней жила детская мечта.
Не Кокки. Но очень похожая…
