Как актер Зиновий Гердт писал шутливые письма с фронта, 40 лет играл в театре кукол, волей случая стал Паниковским, а в 50 лет влюбился с первого взгляда — разбирался писатель Алексей Курилко специально для LifeGid.
Три кита
Алексей Курилко
Зиновий Гердт в фильме «Место встречи изменить нельзя»
А добрый, наивный и трогательный Гердт говорил:
«Милосердие — доброта и мудрость. Это та форма существования, о которой я мечтаю, к которой все мы стремимся, в конце концов. Может быть, кто знает, сейчас в бедности, скудности, нищете, лишениях, зарождается эпоха. Да не эпоха, эра милосердия. Именно Эра Милосердия!».
Так что Гердт — это та Эра Милосердия, которую мы потеряли. Или которую когда-нибудь, даст Бог, обретем.
Уникальные письма
Зиновий Гердт не оставил после себя многотомной мемуаристики. Хотя его жизнь вполне тянет на пару интересных книг. Мог написать книгу о родителях и тяжелом детстве. Затем отдельно написать или рассказать какому-нибудь журналисту целую книгу о своей юности — когда он сперва работал слесарем, потом электриком, одновременно отдаваясь по вечерам любительскому увлечению театром и занятиям в студии. Следующий том можно было посвятить войне, на которую он отправился добровольцем, хотя имел бронь и мог отсидеться в тылу. Еще пару томов он мог бы занять мыслями о жизни и творчестве в целом. И, наконец, два-три томика — о построении собственной системы актерского мастерства и работе над собой, над ролями в кадре и за кадром, а главное — над воспитанием своей уникальной личности, которая, с моей точки зрения, может служить не только примером для подражания, но предметом глубокого изучения. Ведь необыкновенный же человек, право слово!
Зиновий Гердт 40 лет поработал в театре кукол
К слову сказать, Гердт умел писать. Безукоризненно грамотно. И сотня его военных
писем жене дают нам четкое представление о том, что виртуозно он владеет пером — ну или, во всяком случае, имеет незаурядную склонность к изящной словесности. Дабы не быть голословным, приведу маленький фрагмент из его письма, написанного ночью, когда он не мог уснуть, переживая очередную смерть боевого товарища.
Сержант Самодюк, родом из Украины, умер накануне, буквально на его руках:
«Любимая моя! Я очень хочу жить. Для того, чтобы видеть тебя моей, жить для
того, чтобы понять, что я пережил это время войны, понять, что я видел. Ведь для того, чтобы увидеть картину художника, нужно отойти от нее на некоторое расстояние, иначе мешают мелочи, мазки, отвлекающие от общего впечатления. Так — и на войне. Только тогда я увижу всю эту грандиозность, когда буду иметь возможность вспомнить о ней в мирных условиях. А сейчас видны лишь эпизоды, детали, закрывающие общую картину. Слишком близко я наблюдаю, изнутри. Жить я хочу, наконец, потому что только теперь я познал цену жизни, познал цену мирной жизни. Очень тихо было, когда не стало Самодюка…».
«Я убью тебя на месте»
Такие письма дорогого стоят. Ни один беллетрист их не придумает. Вернее, может и сочинит, но не осмелится написать, решив, что в них слишком много всего, и уж слишком они художественны и красивы. А Зиновий Гердт только такие письма и писал своей юной жене. О страшном и горьком писал красиво, о трудностях и проблемах — вскользь, полушутя, о неприятном и жестоком — легко и беззаботно, в ироничном тоне.
«Все у нас хорошо, и не так однообразно, вот, дескать, и унылый фон сменили, так как вчера продвинулись на сорок километров вперед, потому и не писал, был занят дорожными хлопотами, но вот урвал, наконец, минутку, чтобы сообщить тебе, что муж твой жив, здоров и успешно воюет с мадьярами, венграми, немцами и прочей сволочью. О том, что моя работа полезна, подробней узнаешь из последующих писем, которые будут обстоятельнее».
Письма с фронта в основном пропитаны любовью и нежностью, хотя частенько, будучи веселым и остроумным человеком, Гердт старается этот эпистолярный жанр, пропахший потом и кровью, хотя бы припудрить юмористической прозой, а то и поэзией.
Вот какое поэтическое и дурашливое письмо он пишет, когда долго не получает от любимой Маши весточки:
«Это просто невозможно/! Сколько можно, разве — можно/ Ждать и ждать, ждать и ждать/, Волноваться и гадать/? Я приказываю гневно/, Чтоб писала ежедневно/. Ежедневно, ежечасно/, Ведь неведенье ужасно/. Если ты замедлишь вестью / — Я убью тебя на месте/ — Если ты мне не напишешь/, Я тебя повешу, слышишь/? Заруби мои вопросы/ На своем носу курносом/. В остальном же все в порядке/. Время мчится без оглядки/, Молоко подешевело, это дело/. Сквозь пургу, ветер, туман/ Доползет к тебе Залман».
И даже когда случается беда, его чуть не убивает разрывом снаряда, и теряющего сознание от потери крови Гердта выносит с поля боя медсестра, а он чудом остается жить, чтобы пролежать в госпиталях несколько долгих месяцев, лишь только выдалась минутка, он пишет полушутливое письмичишко жене:
«Деточка, сколько ни таи, а сказать надо. Уверенность, что со мной ничего не может случиться, ан случилось. Случилось это 12 февраля под Харьковом. Саданул на меня ворог из танка снарядом. Осколок врезался в кость левее бедра, повыше колена. И натворил там скверных дел».
Несгибаемый характер
Ему спасли жизнь. И, что было не менее важно — удалось избежать уже почти решенной ампутации и выдержать одиннадцать операций, которые на всю жизнь оставят его инвалидом и хромым калекой. Да, ногу оставили, хоть она и сделалась с тех пор короче на 8 сантиметров и несгибаемой. Несгибаемой, как и его непреклонный в принципиальных вопросах, характер. Так что писать Зиновий Гердт умел хорошо, легко, талантливо…
Зиновий Гердт получил премию «Ника» за лучшую роль второго плана в фильме «Воры в законе»
Его жизнь могла бы служить для нынешнего поколения примером. Ибо этот человек и его жизнь, его мировоззрение, слова и, что немаловажно, поступки, хранят в себе то, что делает мужчин — настоящими мужчинами, товарищей — верными и преданными друзьями, а нынешних актеров — профессиональными артистами…
Плоды ревности
После победы семья восстановилась. Но, к сожалению, восстановилась, чтобы навеки расстаться — несмотря на то, что у них родился сын, которого Гердт очень ждал. Хоть Зиновий был не очень-то красивым — низеньким, хромым, однако им невероятно сильно увлекались женщины. Он поначалу не давал повода, но жена истерично ревновала его буквально ко всем. Ну, а когда человеку тысячу раз скажи свинья, он обязательно рано или поздно хрюкнет. И он захрюкал… Да так, что вскоре они расстались, и для расставания Гердт дал предостаточно уже реального повода. Он оставил бывшей жене все, а на работе в театре кукол написал официальное заявление:
«Прошу все 100% моей зарплаты пересылать моему сыну в качестве алиментов».
Дальше у Гердта была еще одна жена, правда, неофициальная, потом — еще и еще… Я нисколько не преувеличиваю! Знаете ли вы, к примеру, что в семье Гердта слово «актер» считалось ругательным? И когда они с супругой ссорились, то именно так Правдина могла его назвать, чтобы задеть побольней. Однажды он даже пригрозил (естественно, в шутку, но оскорбленный всерьез), что за подобное в приличном мужском обществе «можно и по лицу схлопотать». Он считал, что артист — слово высокое, происходящее от «арт» — искусство, а вот «актер» — от слова «акт», что значит — действующий.
Роль Паниковского
Герт действительно был истинным артистом. И талант его был безмерен. Он мог сыграть все, что хотел. И играл блестяще. Порой без всякой подготовки. Невзирая на то, что у него совершенно не было театрального образования! Да что театрального, у него вообще не было никакого высшего образования! Но при этом он писал без ошибок, знал и любил всю русскую литературу. Он имел, как я это называю, самое лучшее образование — самообразование.
Он до войны ходил в театральную студию Арбузова. Вот и вся его школа мастерства. А он был мастером. Хотя сорок лет играл в кукольном театре — его не снимали из-за хромоты. Кстати, хромал Зиновий Ефимович всю жизнь, и позже Валентин Гафт посвятил ему эпиграмму:
«О, необыкновенный Гердт/, Он сохранил с поры военной/ Одну из самых лучших черт/ — Колено он непреклоненный!»
Он так и мог бы остаться никому не известным, если бы не чудо.
Ему предложил сняться в своем фильме друг и фронтовик Тодоровский. Это фильм «Фокусник», 1967 года — первая и почти единственная главная роль. Тогда драматург Володин в шестидесятые находился на пике славы, а его ни на кого не похожие герои вызывали безмерное сочувствие у публики. Этот фильм не имел успеха у зрителя, но здесь Гердт впервые предстает как крупный драматический артист.
В роли Паниковского, кадр из фильма «Золотой теленок»
«Таня меня воспитала»
С Татьяной Правдиной Зиновий Ефимович познакомился в театре Образцова, куда ее пригласили на гастроли в качестве переводчика с арабского. «Нам повезло, что мы встретились уже зрелыми людьми: мне было 32, ему 44, — вспоминала Правдина. — Каждый из нас к тому времени уже побывал в браке». Когда он ее увидел, обомлел… Это была любовь с первого взгляда. Он спросил: «У вас дети есть?» «Дочь», — ответила она. «Сколько ей лет?» — «Три годика» — «Подходит».
Зиновий Ефимович с женой Татьяной Правдиной
Он обожал ее. Впоследствии неоднократно заявлял:
«В большей степени Таня меня воспитала. Есть вещи, которые я раньше делал запросто, а сейчас это невозможно. Она моя совесть. Моя любовь. Мой помощник, друг, товарищ и судья».
Они любили друг друга. Он жить без нее не мог. И умер у нее на руках. А за несколько дней до смерти он сказал ей:
«Девочка, как же тебе без меня будет тяжело!».
И это правда. Ей тяжело без него. Ей не хватает Гердта. Нам всем не хватает Гердта. Светлая ему память.
Зяма осуществил мечту
О Гердте лучше всего сказал Эльдар Рязанов. Замечу, что все друзья называли актера просто Зямой. Да и не только друзья — все так его называли уже после десяти минут общения с ним. Но вернемся к Рязанову.
«Зямочка! — Как-то обратился Эльдар Александрович к актеру. — Вот скажи мне, пожалуйста, такую вещь. Все ведь думают, что ты — прирожденный интеллигент, элитарная, так сказать, кость, голубая кровь, артист, друг многих известных кумиров нашего века. А никто ведь, по сути дела, и не знает, что ты просто-напросто фэзэушник. Пролетарий. Ты осуществил типичную американскую мечту. Или, если хочешь, советскую. Ты selfmademan — человек, который сам себя сделал».
Именно так! Как многое в собственном доме (всю мебель, например), так и себя Гердт сделал сам! И надо заметить, сделал он себя великолепно, изумительно! По своей сути став и папой Карло, и Буратино в одном лице.
И остался самим собой до самой старости. Даже в весьма преклонных годах он продолжал шутить, умудрялся кокетничать с хорошенькими девушками, зная, что любящая жена не ревнива и всегда умеет отличать кобелизм от невинного артистического флирта. Например, когда одна юная журналистка попросила его об интервью, он великолепно сыграл в разочарование — с обидой, грустно и печально буркнув: «Ах, всем вам от меня только одно нужно!..»
Не могу не вспомнить еще одну историю. Как-то Зиновий Ефимович с другом (как и он, тот тоже был еврейской национальности) стоял в очереди за хлебом. А тогда, замечу, было время борьбы с космополитизмом. Перед ними стоял здоровенный детина, наверняка под градусом.
Когда до детины дошла очередь, он демонстративно отступил в сторону и, указывая на Гердта с другом, громко заявил: «Обслужите сначала их! Они ведь у нас всегда и всюду первые!» Всем было ясно, кто скрывается под словом «они». Не успев отдать отчет своим действиям, Гердт мгновенно ударил детину по лицу. Тот упал — под крик возмущенной продавщицы: «Что ты делаешь? Он же тебя даже жидом не назвал!» Но Гердт не успел ей ответить. Здоровенный мужик поднялся и, багровый от злости, хватил щуплого Гердта за лацкан пиджака. Но не ударил. Чуть приподняв его, детина сказал: «Вот так всегда, сынок, отвечай, когда кто-то будет хаить твою нацию!»
Если вы полны сил читать LifeGid дальше, то у нас есть для вас великолепный литературный спор писателя Алексея Курилко и журналистки Анастасии Белоусовой «Джек Лондон. Талант, виски и морфий»
