Известный радиоведущий и музыкальный критик Михаил Козырев рассказал «Сегодня» и LifeGid. media о том, стоит ли спорить с музыкантом о политике, как искал пони для Найка Борзова, почему влюблен в свои 1990-е, и о том, какая история его связывает с Ельциным.
— Михаил, вы приезжаете в Украину, чтобы прочесть в Киеве (сегодня в клубе BelEtage) лекцию под названием «Музыка протеста». В чем будет основной ее посыл?
— Наверное, в том, что музыка объединяет, что во многом это ее главная миссия. Исторически сложилось, что на многих тяжелых этапах жизни человечества посылы музыкантов меняли характер событий. Я начну с историй, когда это происходило во времена войны во Вьетнаме, и приду постепенно к истории, которая происходит сейчас между нашими странами. Всех секретов я сейчас раскрывать не хочу, но все это будет происходить вокруг веры в то, что мы еще не вышли из романтических иллюзий, что музыка должна объединять людей.
Михаил Козырев: «У каждого поколения есть свой рок-н-ролл. Я имею ввиду посыл, а не стилистику»
— Как считаете, современная молодежь может понимать, что такое на самом деле протест?
— Мне кажется, это не так напрямую связано с общепринятой характеристикой молодежи, я имею ввиду состояние буржуазного потребления, в котором сейчас часто ее обвиняют. Мол, не свойственны ей социальные порывы и заинтересованность. У каждого поколения есть свой рок-н-ролл. Я имею ввиду посыл, а не стилистику. В последние годы, даже десятилетие, на место рока с его миссией постепенно встает хип-хоп культура и рэп. И самые яркие нотки протеста можно искать там. Мы видим, как хип-хоп артисты превращаются из субкультурных героев в артистов масштаба стадиона «Олимпийский». Поэтому я верю, что музыка сильнее, чем истеблишмент. У сегодняшнего поколения есть своя сила.
С. Бобылев/ТАСС
— Я считаю, что в этих рассуждениях стоит категорически избегать категорию «должен». Потому что артист вообще никому ничего не должен, и требовать от него более или менее политически заряженных текстов вообще не имеет смысла. Каждый артист идет своей дорогой, даже ему самому она не всегда известна, а одному только богу. Разные музыканты реагируют на разные ураганы. У одних ураганы внешние, а у других — ураганы внутри, какие-то демоны, с которыми им приходится взаимодействовать, воевать. Поэтому требовать от человека, который никогда не реагировал на внешние ураганы, вообще нельзя. Мы никогда не услышим политический гимн от Земфиры — это не ее, она пишет только о том, о чем у нее душа болит. И одновременно никто не может посоветовать Юрию Шевчуку поубавить социальную заряженность его текстов: Шевчук как слышит, так пишет, как чувствует, так и поет.
Михаил Козырев: «Часто, думая о том, как объяснить свою мысль, я перебираю очень много словосочетаний, чтобы не быть неправильно непонятым»
Есть еще один аспект — это контекст, в котором происходит творчество, концерты артиста. В связи с чудовищной трагедией, которая происходит сейчас в вашей стране, к сожалению, по инициативе лидера нашей страны, собирателя земель русских, которому для поддержания статуса нужно устроить маленькую победоносную войну, слова музыкантов могут звучать по-другому. Чаще всего в этих непреднамеренных цитатах и случайностях никакого злого умысла нет. Такая реакция на них — свидетельство воспаленной и болезненной ситуации, на фоне которой все происходит. Вот сейчас мы с вами разговариваем, и это заставляет меня очень аккуратно подбирать слова. Часто, думая о том, как объяснить свою мысль, я перебираю очень много словосочетаний, чтобы не быть неправильно непонятым. Есть артисты, которые говорят без этих фильтров — все, что у них на духу, наотмашь и говорят. Недавний случай с Иваном Дорном тому пример.
Я не подпишусь под тезис «Нет музыки без политики». Есть музыка без политики. Просто политика, особенно воспаленная, проникает в наше восприятие. Чаще всего — это все наше сознание, а не собственное видение артиста.
Михаил Козырев: «У меня есть такой принцип — я буду делать все, чтобы моим девочкам никогда не было за меня стыдно».
— И чтобы закрыть тему политики, последний вопрос. Можно ли из сказанного вами сделать вывод, что когда вы встречаетесь с друзьями из мира музыки, вы избегаете политических тем, в частности о ситуации между Украиной и Россией?
— Я считаю, что, если есть потребность говорить, нужно говорить, а если есть потребность спорить — нужно спорить. Мне кажется, гораздо больше вероятность того, что благодаря этому можно сгладить какие-то болезненные и острые точки. Как в психотерапии, проговаривая это. Но, опять же, я бы снова избегал слова «должен». Никто не должен этого делать. У тебя есть собственное ощущение того, что ты должен делать, чтобы твоя совесть была чиста. У меня есть такое ощущение, такой принцип — я буду делать все, чтобы моим девочкам (дочерям. — Авт.) никогда не было за меня стыдно.
Конечно, споров с музыкантами хватает, но в какой-то момент я для себя все взвесил. На одной чаше весов правду, а на другой — любовь, ведь эти две оценки проходят сквозь дружбу, семью и все на свете. Я пытался для себя определить, что мне важнее в итоге — быть правым и доказать во что бы то ни стало свою правоту и истину, но лишиться близкого человека, или сохранить теплые чувства друг к другу. И Бог с ней, с истиной. Как правило, в последние годы я делаю шаги в пользу любви и дружбы.
фото Facebook/misha.kozyrev
— Это было, когда я попал в колледж в пригороде Лос-Анджелеса, и очень удачным стечением обстоятельств было то, что в нем была своя радиостанция — 88.7 fm. Я тогда в принципе обалдел от американского радио, крутил его и не мог наслушаться. Поймите, тогда такого в СССР и потом уже в России не было, был один белый шум. Я как начал щелкать кнопками, слушать эту прекрасную музыку, вслушиваться в разговоры радиоведущих, как они себя ведут в эфире, — меня это очень зацепило! Поэтому я пошел на радиостанцию колледжа и предложил вести свою программу. С собой у меня был чемодан с пластинками, кассетами, и меня поставили вести передачу под названием «Музыка большевистских детей и бабушек» (Music of bolshevik’s kids and baboushkas), потому что слова «большевик» и «бабушка» в Америке было универсальным распознаванием (улыбается).
Вот как меня тогда пришибло, так и не отпускает до сих пор. Это магия — когда ты нажимаешь на кнопочку и загорается лампочка On air («В эфире». — Авт.), и ты понимаешь, что любую ерундистику, которую ты начнешь лепить, сейчас услышат десятки тысяч людей. Это заставляет думать о себе, как о повелителе дум и верховоде вселенной (смеется).
Михаил Козырев: «Последние 18 лет я живу с другим президентом, за которого я ни разу не голосовал и которого я считаю самым крупным несчастьем в истории свободы этой страны»
— После того как вы несколько лет поработали на радио в США, вы вернулись в Россию, а там — 1990-е. У кого ни спрошу — все вспоминают о них с придыханием: развал, криминал, безработица, стиранные пакеты и неразбериха с тем, как жить дальше. Какими 1990-е были для вас?
— У меня были волшебные, безумные, приключенческие 1990-е, которые, я считаю, едва ли не самым продуктивным периодом своей жизни. С одной стороны — потому что я попал в сферу средств массовой информации, где мог свободно говорить и делать, что считаю нужным. Та зона, за которую нельзя было выходить за счет расставленных по периметру флажков, была максимально широкой. С другой стороны, это время Бориса Ельцина — единственного президента в истории, которого я полностью поддерживал. Это был мой президент: начиная с того, что мы оба с Урала, я его земляк, и заканчивая тем, что мне очень импонировало то, как он себя вел по отношению к критике, СМИ. Я уже и забыл, как такое бывает — потому что последние 18 лет я живу с другим президентом, за которого я ни разу не голосовал и которого я считаю самым крупным несчастьем в истории свободы этой страны.
Михаил Козырев: «С Ксенией Собчак к нас был период, где-то лет пять, когда мы не общались вообще, были в диких контрах — она была на меня обижена, а я на нее».
— А что для вас, как для радиоведущего, делать в эфире непозволительно?
— Прежде всего это законодательство, которое ты обязан чтить, хотя бы из уважения к владельцу станции. Для понимания: за произнесенное в эфире табуированное слово Роскомнадзор сначала делает предупреждение, а за повторение ситуации отбирает лицензию. А во-вторых, это мой главный принцип, чтобы мне не было ни перед кем стыдно. Я никогда не занимался желтой журналистикой, не раздувал скандалы из ничего, как это часто делает центральное федеральное телевидение, бульварные газеты и таблоиды. Со временем я для себя сформулировал такое правило: если ко мне пришел гость, я строю интервью так, чтобы он ко мне пришел потом еще раз. Чтобы у него было ощущение, что это стоило потраченного времени.
Тут у меня, к примеру, совершенно разные подходы с моей коллегой Ксенией Собчак, которая задает вопросы часто спорные, и на мой взгляд, не тактичные. Но при этом у нее и рейтинги, соответственно, выше. Я не иду таким путем.
— Доводилось ли вам это обсуждать с самой Собчак?
— Надо отметить, что при этом всем мы дружим. Она ведь замужем за моим лучшим другом Максимом Виторганом. У нас был с ней период, где-то лет пять, когда мы не общались вообще, были в диких контрах — она была на меня обижена, а я на нее. Это случилось, опять-таки, после эфирного эпизода. Но это время позади, и сейчас все нормально.
Михаил Козырев: «Ведущий в эфире — это некая магия, именно благодаря этому никакие онлайн приложения не вытеснят fm-станции»
— Однажды вы сказали, что, несмотря на изобилие музыкальных онлайн-приложений, fm-станции все равно будут жить, и никакие iTunes их не вытеснят. В чем их стойкость?
— В fm-вещании есть важная составляющая — влюбленность в личность человека, который сидит там за микрофоном. Люди до сих пор не очень понимают, что музыкальные станции сейчас компьютеризированы. Набор композиций, определенный программным директором, воспроизводится в эфире благодаря проработанному алгоритму. Но благодаря тому, что в этом эфире есть ведущий, это придает некую связь, магию, будто именно этот чувак, которые сейчас говорит, включил эту песню, и она что-то значит. Есть некий авторский оттенок, а это самое главное. Многие слушают волны в определенные часы, чтобы слушать любимую передачу, ведущего, который смешно шутит. А если ты влюбляешься в утреннее шоу, ты к нему так прикипаешь, что уже и не представляешь, как день без этого начнется.
Как интернет не убьет телевидение, как видеомагнитофоны не убили кинотеатры, так и онлайн не убьет fm. Революция произойдет, только когда Илон Маск окутает своими wi-fi сетями через спутники всю планету, а доступ в интернет будет в любой точке мира. Тогда люди точно сделают выбор в пользу цифры.
Михаил Козырев: «У каждой группы свой собственный путь к достижению популярности, и, как правило, он сворачивает туда, где происходит основное движение и кипиш»
— Как считаете, может ли наступить то время, когда наши артисты перестанут оглядываться на Запад, а сосредоточатся на самих себе? Возможно ли, чтобы на нашего артиста равнялись западные звезды?
— Вполне возможно, это и произойдет. Просто я не очень люблю формулировку «оглядывание на Запад». У каждой группы свой собственный путь к достижению популярности, и, как правило, он сворачивает туда, где происходит основное движение и кипиш. Соответственно, каждый артист мечтает увидеть себя в европейских и американских чартах или на какой-нибудь серьезной премии, или просто на стадионе, пусть даже на разогреве на чьем-нибудь концерте.
Я надеюсь, что успех произойдет. Нужно презентовать то, что у нас лучше всего получается, и в этом плане я очень поддерживаю исполнителей, которые удачно используют этномотивы. Например, есть такая группа «Оттава Ё», которую продюсирует Леша Румянцев из группы «Иван Купала». Мне это направление очень симпатично — они миксуют фолк, народные песнопения, казачьи песни, деревенские разговоры и собственное ощущение музыки. Такое мне нравится.
фото Facebook/misha.kozyrev
— Это был первый фестиваль «Нашествие», он тогда еще проходил не под открытым небом в поле, а в легендарном таком месте под названием «Горбушка» — ДК «Горбунова». У меня еще с самого начала основания «Нашего радио» было ощущение этой главной идеи, что музыка объединяет, а потому я очень страстно собирал интересных исполнителей со всего постсоветского пространства. Музыка из соседних стран в России тогда пользовалась огромнейшей популярностью, люди жадно ее впитывали. Конечно же, я не мог не обратить внимание на «Океан Ельзи», и пригласил их на «Нашествие».
Михаил Козырев: «Я уже не помню, что было страшнее — то, что дверь холодильника заклинило, или то, что свет внутри рухнул, и Слава там чуть не умер».
Поскольку в то время на русском МTV был популярен клип «Там, де нас нема», в котором Славик поет из холодильника, мы придумали такую идею: чтобы он начал свое выступление, вылезая из холодильника. И поэтому у нас нарисовалась задача — найти большой холодильник. И мы нашли! Помню, как мы тащили этот гигантский старый аппарат, по-моему, «Бирюса», с огромной тяжелой дверцей… Понимая то, что Славику там придется просидеть немало времени, мы его начали обустраивать внутри, проводить какой-то свет. И поскольку времени на репетиции не было, проверять особо возможности все тоже не было.
И я уже точно не помню, что было страшнее — то, что дверь заклинило, или то, что свет внутри рухнул, и Слава там чуть не умер (смеется). Поверьте, хоть внутри всех решеток уже не было, сидеть там — сомнительное удовольствие! И вот: его объявляют, а он внутри холодильника! Надо было видеть, как он все же из него выбрался, когда зазвучали первые аккорды. Зритель, конечно, ничего не понял. Ну, а у Славика был свой персональный трибьют.
Михаил Козырев: «И вот, значит, ночь, сидит наша вся большая команда, и каждый ломает себе голову, как же доставить нам на сцену эту маленькую лошадку. И тут наш директор, бывший офицер, говорит: «Я придумал! Мы ее доставим, «направленным взрывом»
— А какие самые безумные постановочные идеи рождались на «Нашествии»?
— О, таких было очень много. Например, помню, как для выступления Найка Борзова с песней «Лошадка» мы придумали, что он выходит в сектор с фан-зоной со сцены, ведя с собой, собственно, маленькую лошадку, пони. Но была загвоздка: подъем на сцену был очень крутой, в районе 45 градусов. То есть бедный пони туда бы просто не смогло взобраться. И вот, значит, ночь, сидит наша вся большая команда организаторов, и каждый ломает голову, как же доставить нам на сцену эту маленькую лошадку. И тут наш директор, который был бывшим офицером, на полном серьезе говорит: «Я придумал! Мы ее доставим, «направленным взрывом». И тишина. И все как представили себе эту картину: «направленный взрывом» этот бедный пони, размахивая в воздухе копытами, в ужасе приземляется на сцене… Конечно же, это всех порвало (смеется). Потом мы просто решили заменить пони осликом — он как раз идеально подходил для подъемов вверх.
Михаил Козырев: «Я могу в течение недели публиковать эти сообщения, которые мне приходят, и это просто какая-то запредельная планка дерьма и графоманства!»
— Ежедневно вы прослушиваете невероятное количество материала, который вам присылают молодые музыканты. Если обобщить, какие неправильные шаги для своей раскрутки они совершают? Иными словами, что они делают, чтобы не попасть на радио?
— Все сводится к тому, что статистически количество талантливых песен и артистов, которые попадаются мне в руки, — единицы, один из ста. И это еще будет большая удача! Ведь музыканты пытаются прорваться всякие, поэтому я и получаю все эти аудиофайлы, видео, письма, сообщения. И ладно, раньше было проще: музыканты обычно оставляли свои компакт-диски на ресепшне на радио, а сейчас же есть месенджер! А месенджеры — это ад вообще… Я даже предлагал как-то сделать мелодию исключительно из этих звуков — они же не затихают! Все эти «пим-пим», «блюм», «пам», «тррр» и так далее. Получился бы хитовый трэк! «Михаил, мы группа «Знойная сырость» из Костромы. Мы выпустили только что отличный альбом, в котором 28 трэков. Послушайте его, пожалуйста, и дайте рецензию» (смеется). Это ад, в котором я живу, но это и плата за удовольствие, которое я получаю от работы.
фото Facebook/misha.kozyrev
Также узнайте, где слушать музыку онлайн — 13 лучших сервисов, и почему, по мнению «Горца» Кристофера Ламберта, женская месть — самая опасная.
