LifeGid продолжает «Истории с Алексеем Курилко». На этот раз в фокусе писателя — знаменитый террорист ХХ века Борис Савинков, которого Ленин считал главным врагом СССР, а Черчилль — мудрым полководцем и даже мучеником.
Герой для подражания
Алексей Курилко, писатель
Хотя тут мой выбор был закономерен и лишь дополнял череду во многом похожих исторических и литературных лиц, импонировавших мне прежде. Но Ропшин (Савинков) оказался последним из повлиявших на формирование моей личности и моей судьбы. Стало быть, именно он «помог» мне стать тем, кем я стал. Потому и винить его удобней всего — он же крайний!
Савинков харизматичен и принципиален, и честен, как Барон Мюнхгаузен Горина. Талантлив, циничен и артистичен, как Остап Бендер. Загадочен, грустен и мудр, хитер, изворотлив, как захаровский Калиостро. Расчетлив, умен, силен и осторожен, но безрассуден — как волк Ларсен из знаменитого и моего любимого в детстве романа Джека Лондона. Одним словом, ницшеанский тип сверхчеловека.
Два в одном
Впервые в своем очерке я вынужден буду писать не об одном человеке, а о двух. Причем, что характерно, оба по-своему интересны и знамениты. Я бы даже сказал — легендарны! Один — литератор, писатель, поэт, публицист, яркий представитель Серебряного века, классик, которым восхищались Максимилиан Волошин, Александр Куприн и особенно чета Мережковский-Гиппиус, которые лично собрали и издали книгу его стихов, правда, увы, посмертно. Второй мой герой — антагонист первому — террорист, революционер, подпольщик, лидер боевой организации партии эсеров, организатор убийства министра Плеве и князя Сергея Александровича, а также участник многих других террористических актов.
Борис Савинков. Террорист и писатель
Им восхищался сам Черчилль, а Сомерсет Моэм говорил о нем, как о самом удивительном человеке, которого ему доводилось знать за всю свою жизнь.
Они носили разные имена и фамилии, имели разные судьбы, но у них было и много общего. Они любили одну женщину, родились в один день, сверх того, их убили в один день… Но одного запомнят как убийцу, авантюриста и душегуба, а другого до сих пор вспоминают иногда добрым словом. Считают гением.
Я попытаюсь разобраться, кого в нем было больше — писателя или террориста? И вот на какой вопрос попытаюсь дать ответ. До сих пор историки спорят, что же произошло в тот день, 7 января 1925 года на Лубянке: легендарный Борис Савинков покончил с собой или же чекисты убили его. А там явно было одно из двух!
Самоубийство брата
Ропшин появился на свет намного позже потомственного дворянина Бориса Савинкова, родившегося в 1879 году в Харькове. Отец — юрист, вскоре был назначен судьей в Варшаву. Мать Савинкова — личность незаурядная, одаренная многими талантами, в том числе литературным, — вспоминала, что юриста Виктора Савинкова местные жители очень быстро зауважали и стали звать «честным судьей».
Он действительно был добрым, весьма впечатлительным и интеллигентным человеком, верящим в справедливость. Дети росли в атмосфере любви и гармонии, имея перед собой идеал умных и воспитанных родителей.
Дело Савинкова. Убийство князя Сергея Александровича, 1905 г
После заполученного ярлыка «неблагонадежных» в политическом отношении двух старших сыновей судьи Савинкова ждали череда ночных обысков и неоднократные необоснованные аресты по малейшему поводу.
Отец, будучи человеком впечатлительным, не смог перенести позора. Когда его детей повторно арестовали, с явными нарушениями всех юридических норм, а старший сын очутился в сибирской ссылке и покончил с собой, отец лишился рассудка, а вскорости и жизни. Тихий и добрый человек. Сперва ему отказал разум, затем от горя и одиночества — его были вынуждены поместить в дом для умалишенных, где, как ему казалось жандармы скрывались под белыми халатами врачей и санитаров — он умер от разрыва и без того измученного сердца.
Индивидуальный террор
Борис тяжело переживал гибель старшего брата, а затем и отца. Но происшедшее окончательно подтолкнуло его от увлечения социал-демократическими идеями к более радикальной партии социал-революционеров. Более того, вместе с близким другом детства Иваном Каляевым они решили перейти от слов к делу и объявили о желании заняться индивидуальным террором, дабы пожертвовать свои жизни на благо свободы всего общества. И он не раз был готов умереть! Однако, словно, получив четкие указания от Судьбы или Господа Бога, Смерть неоднократно упорно обходила его стороной.
К тому времени Борис женился на дочери писателя Глеба Успенского — Валентине. С ней же он, спасаясь от второго судебного решения отправиться на долгих пять лет в глубокую ссылку в Сибирь, совершает побег и оказывается за границей, где в течение нескольких лет продолжает получать образование в Берлинском и Гейдельбергском университетах. Судьба привела Савинкова и Каляева в Боевую организацию эсеров. Это являлось их заветной мечтой.
Дело Савинкова. Это все, что осталось от министра Плеве после теракта, 1904
Под псевдонимом «В. Ропшин» он детально и увлекательно описал свое участие в подготовке ряда террористических актов: убийство министра внутренних дел В. К. Плеве, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, покушение на министра внутренних дел Дурново и на московского генерал-губернатора Дубасова.
Всякий раз Савинков лично организовывает и участвует в подготовке и непосредственно в исполнении данных актов. И всякий раз ему лишь чудом удается спастись от гибели или ареста. Хотя все это время он действует под руководством самого Азефа — своего, как ему кажется, друга, одного из основателей эсеровской Боевой организации, главного вдохновителя террора.
Лидер и террорист № 1
Как потом окажется, Азеф все это время был двойным агентом-провокатором царской охранки, настоящим чудовищем, имеющим двойной огромный доход — и со стороны государства, и со стороны жертвующих на дело революции. Гением злодейства, безжалостно расправлявшимся со своими товарищами и царскими сановниками.
Но речь пока не об Азефе, речь о другом герое — о террористе номер один, о "суровом буревестнике революции", как его называли, карающем мече народного возмездия, легендарном генерале БО. По мнению независимых специалистов, Савинков принял участие как минимум в трех десятках террористических актов. Кроме того, обладая даром литератора, он стал еще и первым и лучшим «пером» партии эсеров. Именно Савинков сочинил и составил четкий устав Боевой организации, чрезмерно усиливший полную независимость боевиков от ЦК партии эсеров.
Борис Савинков на заседании
А после получения неоспоримых доказательств начнет охоту за скрывшимся Азефом — дабы лично покарать того, кто столько лет водил за нос его, партию и царскую охранку. Хотя до этого, долгое время, почти до последнего дня революционного расследования, он был чуть ли не единственным человеком, готовым умереть за Азефа. Предательство друга подорвет его душевный покой, который он столько лет с таким блеском демонстрировал, но не испытывал. Свои терзания и муки по поводу Азефа он, как мог, описал в повести «Воспоминания террориста» и в романе «То, чего не было». Впрочем, литература на данном этапе и в данном вопросе заменили ему столь необходимый курс лечения у профессионального психоаналитика.
Чтобы смыть с партии пятно позора, нанесенное деятельностью провокатора Азефа, он предпримет ряд неудачных и крайне рискованных попыток покушений на государя Николая Второго. Именно убийство царя в частности и свержение самодержавия в целом станет отныне для него единственной мечтой и делом всей его жизни.
Уникальный побег за день до казни
Савинков сумеет подготовить и совершить ряд второстепенных терактов, вновь теряя близких друзей, товарищей, подруг, и нанося непоправимый ущерб своей психике и душевному равновесию.
В 1906 году в Севастополе Савинков участвовал в попытке убийства командующего Черноморским флотом адмирала Чухнина, после чего, по нелепой случайности, был арестован.
Его приговорили к высшей мере наказания, с лишением дворянства и полной конфискацией имущества. Однако имущества у него не было, и конфискации могла быть подвергнута только его жизнь, которой приговоренный к смертной казни уже нисколько не дорожил — ведь за свои 25 лет он успел потерять большинство близких, родных и дорогих ему людей.
Но прекращать борьбу было не в его характере. За всю историю существования Севастопольской крепости Борис Савинков (он же товарищ Вениамин, Галлей Джемс, мистер Крамер, Павел Иванович, Роде Леон, Дмитрий Субботин, Ток Рене, Томашевич Адольф и Константин Кернецкий) станет первым и единственным, кто совершит дерзкий побег из нее буквально за сутки до приведения приговора в исполнение. Более того, он не только сбежит, но и благополучно скроется от преследования и розыска, эмигрировав сперва в Румынию, а затем во Францию, а после в Швейцарию.
Рождение писателя
После двух лет разгульной жизни в эмиграции, спиваясь и зарабатывая игрой в казино и карты, Савинков, наконец, попробует взять себя в руки. Он сядет за написание мемуаров, стихов и прозы. Именно так появится литератор Виктор Ропшин, который будет все свое свободное время отдавать покорению литературного Олимпа. И ему это удастся! Его романы будут ругать, хвалить, критиковать… Обо всем, написанном его рукой, будут постоянно и горячо спорить. Полемика о уровне его литературного дарования продолжается по сей день. Хотя любому ясно, он был весьма одаренным литератором.
Ведь недаром, еще будучи студентом, Борис Савинков начал публиковаться в престижных литературных журналах под псевдонимом «Виктор Ропшин», куда он посылал свои декадентские стихи и поэмы. Темы стихов были модны для той поры: смерть, самоубийство, двойственность натуры, несчастная любовь и одиночество…
Кстати, этот необычный псевдоним ему помогла придумать сама Зинаида Гиппиус, имея в виду местность Ропшу с царским дворцом, где когда-то давно заговорщики зверски убили императора Петра Третьего.
Борис Савинков
Александр Куприн в своем очерке о нем напишет, что, вероятно, «на Савинкова пошел лучший материал», из которого «лепятся авантюристы и конкистадоры: звериная находчивость и ловкость, глазомер и равновесие, великое шестое чувство — чувство темпа, столь понимаемое и чтимое людьми цирка, холодное самообладание наряду с почти безумной смелостью; редкая способность обольщать отдельных людей и гипнотизировать массы; интуитивное умение разбираться в местности, в людях и в неожиданных событиях.. Излучаемой им жизненной энергии, наверное, хватило бы на тысячу человеческих существований…»
«Он лучше, чем его слова»
Многие выдающиеся люди будут отмечать его уникальность. Вот что пишет о нем близко знавший его товарищ: «Борис, — спросили его, — скажите честно, что для вас ценно в этой жизни?» Савинков заявил, не задумываясь: «Борьба за свободу и справедливость, литература, любовь и чувство товарищества, то есть дружба».
А вот его первая жена даже после разрыва говорила: «Борис лучше, чем его слова».
Многие считали его добрым, красивым, благородным и обаятельным человеком. Но внешность описывали по-разному. Впрочем, после долгих лет террора его внешность изменилась радикально. Перед самой революцией его описывали так: «Сухое каменное лицо, презрительный взгляд; небольшого роста, одет с иголочки; не улыбается, от него таки веет могильным холодом безжалостностью». Многие отмечали его волчий взгляд исподлобья, сквозь тонкий прищур монгольского разреза глаз.
К примеру, Луначарский, относясь с уважением к его литературным способностям, Савинкова не любил: «Артист авантюры, человек в высшей степени театральный. Я не знаю, всегда ли он играет роль перед самим собою, но перед другими он всегда играет роль».
А вот Уинстон Черчилль, трижды встретившись с ним и подолгу беседовавший, увидел в нем «мудрость государственного деятеля, качества полководца и стойкость мученика». Вот и поди разберись, кто из них прав. Впрочем, в данном случае, мнение Луначарского нисколько не противоречит мнению Черчилля.
Не мог не писать
Когда началась Первая мировая война, Савинков сразу же устремляется в Париж, где получает удостоверение военного корреспондента. Найти себя в мирном быту ему не удается. Ему не сидится на месте, особенно если место тихое и уютное. Его манит к себе война, борьба, кровь… Его неизменно публиковали в газетах «День», «Речь»
Лавр Корнилов и Борис Савинков
В 1918 году он организует на Дону «боевые дружины», главная цель которых — вооруженный террор против большевиков в Петрограде и Москве, в частности — убийство главного бандита и главаря большевиков Ленина. Но его борьба почти не приносит результатов. Лидеры «белого движения» не верят ему. А некоторым из них противно пожимать руку, которая была всегда готова швырнуть бомбу в монарха.
Ему приходится туго. Он как бы и не с теми и против тех. Он сам по себе. Но в одиночку так мало чего можно добиться. Он столько лет занимался и пропагандировал индивидуальный террор. А теперь у власти его родины стоят маньяки, которые способны устроить массовый террор.
Он, послав друга отнять одну человеческую жизнь, потом семь месяцев страдал от бессонницы, а когда удавалось уснуть — его мучали кошмары. И он пил, страдал, маялся… Так там одна жизнь! А эти, большевики, готовы отнимать сотни жизней, тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч жизней… и спокойно спать после этого…
Он становится лидером лично созданной партии «Союз защиты Родины и Свободы», которую собирает из осколков партии правых эсеров и отдельных, «бойцовски» настроенных представителей партий кадетов, народных социалистов. Члены этой подпольной организации не только были вооружены, но и подавляющее их большинство имело за плечами боевой опыт фронтового офицерства.
Подстава и любовь на троих
Как вы понимаете, такой человек, как Борис Савинков, не мог позволить Виктору Ропшину спокойно умереть в своей постели. Ленин не раз заявлял, что у Советского Союза нет более непримиримого и главнее врага, чем Савинков. Он и был какое-то время самым главным и непримиримым врагом коммунистов. Но судя по повести «Конь вороной», он начал считать дальнейшую борьбу против Совдепии бесполезной, безперспективной. Да и стар он был уже… Он уже не раз признавался, что-то, чего у него, за исключением детства, никогда не было, то есть, семейного счастья и уюта ему в последнее время всё больше не хватает…
ЧК организовывает и блестяще проводит операцию «Синдикат». Цель этой гигантской операции одна: заманить на территорию СССР Бориса Савинкова. Всего-то!
И это в тот момент, когда он наконец-то встретил любовь всей своей жизни! Женщину, которую он не только любил, но и уважал настолько, что до конца своих дней в обществе посторонних людей и на страницах личного дневника называет ее не иначе как Любовь Евгеньевна.
Более года чекисты и засланный к нему агент пытались всеми способами убедить Савинкова в том, что в СССР действует огромная подпольная организация, которая нуждается только в одном — чтобы ее возглавил авторитетный лидер. Каким бы матерым волком ни был Савинков, его удалось обмануть и подцепить на золотой крючок тщеславия. Ему было лестно, что его наконец-то оценили, он нужен, более того, жизненно необходим! Чекисты все рассчитали правильно! И сколько бы проверок Савинков не проводил, сколько не подвергал ситуацию тщательному анализу, итог был предрешен. Не чекисты обвели вокруг пальца Савинкова, нет. Сам Савинков обманул себя! Он просто нуждался в вере в то, что он крупная фигура на доске мировой политики, его присутствие поднимет массы на борьбу против большевиков…
Суд над Борисом Савинковым
«Огонек». На первой полосе — Борис Савинков
«Середина меня не устраивает!»
Савинков на первом же допросе ответственно заявил: «Либо расстреливайте, либо дайте возможность работать. Середина меня не устраивает». Ему щедро «пообещали» (лично Дзержинский!), что в случае сотрудничества всем троим сохранят жизнь. Не только жизнь, но и свободу, что для Савинкова было важнее жизни. Савинков попросил подумать, а затем дал согласие на сотрудничество. И Савинков свое слово сдержал. В таких вопросах он был человек чести. Чего никак нельзя сказать о тех, от кого теперь зависела его дальнейшая судьба. Поэтому я категорически не согласен с Шенталинским, который свой обширный труд о последних днях жизни Савинкова, назвал: «Свой среди своих». В том-то все и дело. Савинков хоть и боролся всю жизнь против самодержавия и монархии, но до конца дней оставался истинным дворянином. Благородным человеком. Настоящим сыном своих родителей. Он был честен, добр и благороден, как его отец, и сильным, твердым, принципиальным и артистичным, как его мать.
Самоубийство или???
Прошло 1,5 года, а он продолжал находиться в камере. Правда, там были не только мебель и письменный стол, но и персидский ковер. Ему разрешали заниматься литературным трудом. Это и скрашивало его тюремные будни. Работал он много, по десять-двенадцать часов, тщательно и по многу раз переписывая каждую фразу. Многое из написанного (повесть, два рассказа и несколько десятков статей и писем) даже были опубликованы тут же, причем в самых престижных столичных журналах. Отдельным изданием вышла его книга — сборник повестей — с предисловием Луначарского. А еще он вел дневник, куда ежедневно записывал свои размышления о литературе, свои мысли, тревоги и сомнения по поводу настоящего, а еще больше, по поводу прошлого и возможного будущего… Он старался всячески выказывать лояльность к Советской власти. Он убедился, что народ эту власть принял. А так как он всю жизнь боролся за счастье и волю народа, значит, его дальнейшая борьба потеряла смысл. Честно ли говорил и писал Савинков или же усиленно притворялся даже ведя дневник, но в любом случае, сделку он исполнял, как и договорились. Конечно, любой его каприз исполнялся. Никто с таким комфортом не жил на Лубянке, как он. Но все же это была тюрьма. Это была, пусть золотая, но клетка. Савинков жить в клетке не мог. Он задыхался, слабел… За год он постарел лет на десять. Поэтому, сами понимаете, финал его жизни можно было предсказать заранее. Улучив момент после посещения Большого театра, куда его иногда возили под охраной, он бросился головой вниз с пятого этажа…
Я описал жизнь двух гениальных людей. А теперь, дамы и господа, внимание, вопрос: мог ли литератор Ропшин заставить покончить с собой несгибаемого Савинкова? Ропшин художник, Ропшин имел влияние на вторую половину, и Ропшин явно гуманист, и даже верующий человек… Так что, мог? Да никогда! Не поверю ни за что! Старшему сыну во время свидания он как-то успел шепнуть: «Если скажут, что я наложил на себя руки — не верь». А Любовь Евгеньевна, когда ей сообщили о самоубийстве Савинкова, забилась в истерике и кричала: «Я не верю! Вы убили его! Вы убили!».
И Александр Солженицын в книге «Архипелаг-Гулаг» рассказывал, что встречал на этапе одного доходягу из бывших чекистов, и тот ему уверенно заявил, что Савинкова они с двумя сослуживцами убили в тюрьме, по личному приказу Менжинского, который возглавил ненадолго это учреждение.
Как и многие, кто погиб в застенках Лубянки, Савинков могилы не имеет. А вот Ропшин о памятнике побеспокоился заранее. Когда-нибудь, может в этом веке, выйдет полное собрание сочинений Виктора Ропшина — злого человека, но доброго и умного литератора. Редкое сочетание, не правда ли?
Похоже, стоит продолжить чтение. У нас есть для вас не менее блестящий материал от Алексея Курилко Эпоха по имени Зиновий Гердт
