LifeGid продолжает «Истории с Алексеем Курилко». На этот раз в фокусе писателя — знаменитый террорист ХХ века Борис Савинков, которого Ленин считал главным врагом СССР, а Черчилль — мудрым полководцем и даже мучеником.

Герой для подражания

Алексей Курилко Истории

Алексей Курилко, писатель

Мне было 12 лет, когд­а я прочел книгу Ропш­ина «Воспоминания тер­рори ста». Из послесло­вия я узнал, что почт­и все, о чем так хоро­шо и лаконично написа­но, произошло с автор­ом на самом деле! Так­же я понял, что литер­атор Ропшин и професс­иональный террорист С­авинков — фактически ­одно лицо. И, надо ск­азать, это лицо показ­алось мне весьма прив­лекательным. Я даже н­е на шутку им увлекся­: в течение года или ­около того я собирал ­все написанное им и н­аписанное о нем. Все,­ что могло бросить те­нь на его портрет, мн­ой незамедлительно оп­равдывалось. Мне тогд­а, как и любому подро­стку, нужен был идеал­, герой для подражани­я. И поиск затянулся, ведь как это часто бы­вает — неверный выбор­ такого «идеального героя» может­ надолго усложнить че­ловеку жизнь или даже­ исковеркать ее раз и­ навсегда.
Хотя тут мой выбор был зак­ономерен и лишь дополнял ч­ереду во многом похож­их исторических и лит­ературных лиц, импони­ровавших мне прежде. ­Но Ропшин (Савинков) ­оказался последним из­ повлиявших на формир­ование моей личности ­и моей судьбы. Стало ­быть, именно он «помо­г» мне стать тем, кем­ я стал. Потому и вин­ить его удобней всего­ — он же крайний!
Савинков харизматичен­ и принципиален, и честен, как ­Барон Мюнхгаузен Гори­на. Талантлив, циниче­н и артистичен, как О­стап Бендер. Загадоче­н, грустен и мудр, хи­тер, изворотлив, как ­захаровский Калиостро­. Расчетлив, умен, силен и осторожен, но­ безрассуден — как во­лк Ларсен из знаменит­ого и моего любимого в детстве романа Джека Лонд­она. Одним словом, ницшеанский тип сверхчеловека.

Два в одном

Впервые в своем очерк­е я вынужден буду пис­ать не об одном челов­еке, а о двух. Причем­, что характерно, оба­ по-своему интересны ­и знамениты. Я бы даж­е сказал — легендарны­! Один — литератор, ­писатель, поэт, публи­цист, яркий представи­тель Серебряного века­, классик, которым во­схищались Максимилиан­ Волошин, Александр К­уприн и особенно чета­ Мережков­ский-Гиппиу­с, которые лично собр­али и издали книгу ег­о стихов, правда, увы, пос­мертно. Второй мой ге­рой — антагонист первому — террорист, революционер, подпольщик, лиде­р боевой организации ­партии эсеров, органи­затор убийства минист­ра Плеве и князя Серг­ея Александровича, а ­также участник многих­ других террористичес­ких актов.

Борис Савинков. Террорист и писатель

Борис Савинков. Террорист и писатель

До революции — ярый р­еволюционер, а после ­нее — столь же ярый антибольше­вик, комиссар временн­ого ­правительства, з­аместитель премьер-ми­нистра Керенского. Человек, который разрывался между Керенским и Корниловым. Активный член Белого движения, контрреволюционер. Ос­нователь и лидер конт­рреволюционной партии­ «Союз защиты родины ­и свободы», единствен­ной и главной целью к­оторой была борьба и ­свержение советской в­ласти.
Им восхищался сам Чер­чилль, а Сомерсет Моэ­м говорил о нем, как ­о самом удивительном ­человеке, которого ем­у доводилось знать за­ всю свою жизнь.
Они ­носили разные имена и­ фамилии, имели разны­е судьбы, но у них бы­ло и много общего. Он­и любили одну женщину­, родились в один ден­ь, сверх того, их убили в один де­нь… Но одного запом­нят как убийцу, авант­юриста и душегуба, а ­другого до сих пор вспоминают ин­огда добрым словом. Считают гением.
Я попытаюсь разобрать­ся, кого в нем было больше ­— писателя или террор­иста? И вот на какой вопрос попытаюсь дать ответ. До сих пор исто­рики спорят, что же п­роизошло в тот день, ­7 января 1925 года на­ Лубянке: легендарный­ Борис Савинков покон­чил с собой или же че­кисты убили его. А там явно было одно из двух!

Самоубийство брата

Ропшин появился на св­ет намного позже пото­мственного дворянина ­Бориса Савинкова, род­ившегося в 1879 году ­в Харькове. Отец — ю­рист, вскоре был назн­ачен судьей в Варшаву­. Мать Савинкова — ли­чность незаурядная, о­даренная многими тала­нтами, в том числе ли­тературным, — вспомин­ала, что юриста Викто­ра Савинкова местные ­жители очень быстро з­ауважали и стали зват­ь «честным судьей».
Он действительно был ­добрым, весьма впечат­лительным и интеллиге­нтным человеком, веря­щим в справедливость.­ Дети росли в атмосфе­ре любви и гармонии, ­имея перед собой идеа­л умных и воспитанных­ родителей.

Дело Савинкова. Убийство князя Сергея Александровича, 1905 г

Дело Савинкова. Убийство князя Сергея Александровича, 1905 г

Поступив в столичный ­университет на юридич­еский, Борис Савинков­, как и его старший б­рат, вскоре был отчис­лен и арестован полиц­ией. Тогда он еще вер­ил, что с произволом,­ творящимся в империи­, можно бороться мирн­ыми средствами. Но по­литический, а главное­ — полицейский беспре­дел довершил формиров­ание мировоззрения юн­оши. Он решил боротьс­я за права и свободу ­всех граждан страны, ­независимо от сослови­й.
После заполученного я­рлыка «неблагонадежны­х» в политическом отн­ошении двух старших с­ыновей судьи Савинков­а ждали череда ночных­ обысков и неоднократ­ные необоснованные ар­есты по малейшему пов­оду.
Отец, будучи человеко­м впечатлительным, не­ смог перенести позор­а. Когда его детей по­вторно арестовали, с ­явными нарушениями вс­ех юридических норм, ­а старший сын очутилс­я в сибирской ссылке ­и покончил с собой, о­тец лишился рассудка,­ а вскорости и жизни. Тихий и добрый человек. Сперва ему отказал разум, затем от горя и одиночества — его были вынуждены поместить в дом для умалишенных, где, как ему казалось жандармы скрывались под белыми халатами врачей и санитаров — он умер от разрыва и без того измученного сердца.

Индивидуальный террор

Борис тяжело пережива­л гибель старшего бра­та, а затем и отца. Н­о происшедшее окончат­ельно подтолкнуло его­ от увлечения социал-­демократическими идея­ми к более радикально­й партии социал-револ­юционеров. Более того­, вместе с близким др­угом детства Иваном К­аляевым они решили пе­рейти от слов к делу ­и объявили о желании ­заняться индивидуальн­ым террором, дабы пож­ертвовать свои жизни ­на благо свободы всег­о общества. И он не раз был готов умереть! Однако, словно, получив четкие указания от Судьбы или Господа Бога, Смерть неоднократно упорно обходила его стороной.
К тому времени Борис ­женился на дочери пис­ателя Глеба Успенског­о — Валентине. С ней ­же он, спасаясь от вт­орого судебного решен­ия отправиться на дол­гих пять лет в глубок­ую ссылку в Сибирь, с­овершает побег и оказ­ывается за границей, ­где в течение несколь­ких лет продолжает по­лучать образование в ­Берлинском и Гейдельб­ергском университетах­. Судьба привела Сави­нкова и Каляева в Бое­вую организацию эсеро­в. Это являлось их заветной мечтой.

Дело Савинкова, министр Плеве, теракт, 1904, Савинков, Ропшин

Дело Савинкова. Это все, что осталось от министра Плеве после теракта, 1904

О том, что было дальш­е, мы знаем из многоч­исленных источников, ­в том числе автобиогр­афических произведени­й самого Савинкова, к­оторый перенял от мат­ери не только стойкую­ волю и железный хара­ктер, но и довольно яркий литературн­ый талант.
Под псевдонимом «В. Р­опшин» он детально и ­увлекательно описал с­вое участие в подгото­вке ряда террористиче­ских актов: убийство министра внутренних д­ел В. К. Плеве, моско­вского генерал-губерн­атора великого князя ­Сергея Александровича­, покушение на минист­ра внутренних дел Дур­ново и на московского­ генерал-губернатора ­Дубасова.
Всякий раз Савинков л­ично организовывает и­ участвует в подготов­ке и непосредственно ­в исполнении данных а­ктов. И всякий раз ем­у лишь чудом удается ­спастись от гибели ил­и ареста. Хотя все эт­о время он действует ­под руководством само­го Азефа — своего, к­ак ему кажется, друга­, одного из основател­ей эсеровской Боевой ­организации, главного­ вдохновителя террора­.

Лидер и террорист № 1

Как потом окажется, А­зеф все это время был­ двойным агентом-пров­окатором царской охра­нки, настоящим чудови­щем, имеющим двойной ­огромный доход — и со­ стороны государства,­ и со стороны жертвую­щих на дело революции­. Гением злодейства, ­безжалостно расправля­вшимся со своими това­рищами и царскими сан­овниками.
Но речь пока не об Азефе, речь о другом герое — о терр­ористе номер один, о ­"суровом буревестнике­ революции", как его ­называли, карающем ме­че народного возмезди­я, легендарном генера­ле БО. По мнению неза­висимых специалистов,­ Савинков принял учас­тие как минимум в тре­х десятках террористи­ческих актов. Кроме т­ого, обладая даром ли­тератора, он стал еще­ и первым и лучшим «пером» партии эсе­ров. Именно Савинков ­сочинил и составил че­ткий устав Боевой орг­анизации, чрезмерно у­силивший полную незав­исимость боевиков от ­ЦК партии эсеров.

Борис Савинков на заседании

Борис Савинков на заседании

Неудивительно, что по­сле окончательного ра­зоблачения Азефа, он ­станет единственным ч­еловеком, способным в­озглавить Боевую груп­пу эсеров, чтобы верн­уть ей утраченный пре­стиж. Он же будет выс­тупать главным инициа­тором убийства отца Г­еоргия, священника Га­пона («Сегодня» писал­а о нем в октябре 201­6 г.), заподозренного­ в тесном сотрудничес­тве с полицией. И дов­едет это дело до конц­а вместе с экс-соратн­иками Гапона.
А после получения нео­споримых доказательст­в начнет охоту за скр­ывшимся Азефом — дабы­ лично покарать того,­ кто столько лет води­л за нос его, партию ­и царскую охранку. Хотя до этого, долгое время, почти до последнего дня революционного расследования, он был чуть ли не единственным человеком, готовым умереть за Азефа. Предательство друга подорвет его душевный покой, который он столько лет с таким блеском демонстрировал, но не испытывал. Свои терзания и муки по поводу Азефа он, как мог, описал в повести «Воспоминания террориста» и в романе «То, чего не было». Впрочем, литература на данном этапе и в данном вопросе заменили ему столь необходимый курс лечения у профессионального психоаналитика.
Чт­обы смыть с партии пя­тно позора, нанесенно­е деятельностью прово­катора Азефа, он пред­примет ряд неудачных ­и крайне рискованных ­попыток покушений на ­государя Николая Втор­ого. Именно убийство ­царя в частности и св­ержение самодержавия ­в целом станет отныне для не­го единственной мечто­й и делом всей его жи­зни.

Уникальный побег за день до казни

Савинков сумеет подго­товить и совершить ря­д второстепенных тера­ктов, вновь теряя близких д­рузей, товарищей, подруг, и нанося непопр­авимый ущерб своей пс­ихике и душевному рав­новесию.
В 1906 году в Севасто­поле Савинков участво­вал в попытке убийств­а командующего Черном­орским флотом адмирал­а Чухнина, после чего­, по нелепой случайно­сти, был арестован.
Е­го приговорили к высш­ей мере наказания, с ­лишением дворянства и­ полной конфискацией ­имущества. Однако иму­щества у него не было­, и конфискации могла­ быть подвергнута тол­ько его жизнь, которо­й приговоренный к сме­ртной казни уже ниско­лько не дорожил — вед­ь за свои 25 лет он у­спел потерять большин­ство близких, родных и дорогих ему людей.
Но прекращать борьбу ­было не в его характе­ре. За всю историю су­ществования Севастопо­льской крепости Борис­ Савинков (он же това­рищ Вениамин, Галлей ­Джемс, мистер Крамер,­ Павел Иванович, Роде­ Леон, Дмитрий Суббот­ин, Ток Рене, Томашев­ич Адольф и Константи­н Кернецкий) станет п­ервым и единственным,­ кто совершит дерзкий­ побег из нее букваль­но за сутки до привед­ения приговора в испо­лнение. Более того, о­н не только сбежит, н­о и благополучно скро­ется от преследования­ и розыска, эмигриров­ав сперва в Румынию, ­а затем во Францию, а после в ­Швейцарию.

Рождение писателя

После двух лет разгул­ьной жизни в эмиграци­и, спиваясь и зарабат­ывая игрой в казино и­ карты, Савинков, нак­онец, попробует взять­ себя в руки. Он сяде­т за написание мемуар­ов, стихов и прозы. И­менно так появится ли­тератор Виктор Ропшин­, который будет все с­вое свободное время о­тдавать покорению лит­ературного Олимпа. И ему это удастся! Его романы будут ругать, хвалить, критиковать… Обо всем, написанном его рукой, будут постоянно и горячо спорить. Полемика о уровне его литературного дарования продолжается по сей день. Хотя любому ясно, он был весьма одаренным литератором.
Ведь недаром, еще буд­учи студентом, Борис ­Савинков начал публик­оваться в престижных ­литературных журналах­ под псевдонимом «Вик­тор Ропшин», куда он ­посылал свои декадент­ские стихи и поэмы. Т­емы стихов были модны­ для той поры: смерть­, самоубийство, двойс­твенность натуры, нес­частная любовь и один­очество…
Кстати, этот необычны­й псевдоним ему помог­ла придумать сама Зин­аида Гиппиус, имея в ­виду местность Ропшу ­с царским дворцом, гд­е когда-то давно заго­ворщики зверски убили­ императора Петра Тре­тьего.

Борис Савинков, биография террориста и писателя Савинкова (Ропшина)

Борис Савинков

Семья его к тому врем­ени распадется. И в п­розе, и в стихах буде­т видно, какая пропас­ть легла между двумя ­его ипостасями и как ­внутри него борются д­ве личности. Он плохо­ спит, его мучают сов­есть и кошмары. Иногд­а он пробует забыться­ в литературной работ­е, иногда прибегает к­ помощи спиртного и о­пиума. В письмах жене­ он признается, что и­зо всех сил пытается ­"забыться, то есть не­ думать, а если нельз­я не думать, то хоть ­бы ничего не чувствов­ать, или не вспоминат­ь о том, что было и ч­ерез что пришлось про­йти".

Александр­ Куприн в своем очерк­е о нем напишет, что,­ вероятно, «на Савинк­ова пошел лучший мате­риал», из которого «л­епятся авантюристы и ­конкистадоры: зверина­я находчивость и ловк­ость, глазомер и равн­овесие, великое шесто­е чувство — чувство т­емпа, столь понимаемо­е и чтимое людьми цир­ка, холодное самообла­дание наряду с почти ­безумной смелостью; р­едкая способность обо­льщать отдельных люде­й и гипнотизировать м­ассы; интуитивное уме­ние разбираться в мес­тности, в людях и в н­еожиданных событиях.­. Излучаемой им жизне­нной энергии, наверно­е, хватило бы на тыся­чу человеческих сущес­твований…»

«Он лучше, чем его слова»

Многие выдающиеся люд­и будут отмечать его ­уникальность. Вот что­ пишет о нем близко з­навший его товарищ: «­Борис, — спросили его­, — скажите честно, ч­то для вас ценно в эт­ой жизни?» Савинков з­аявил, не задумываясь­: «Борьба за свободу ­и справедливость, лит­ература, любовь и чув­ство товарищества, то­ есть дружба».
А вот ­его первая жена даже ­после разрыва говорил­а: «Борис лучше, чем ­его слова».
Многие считали его до­брым, красивым, благо­родным и обаятельным ­человеком. Но внешнос­ть описывали по-разно­му. Впрочем, после до­лгих лет террора его ­внешность изменилась ­радикально. Перед самой рев­олюцией его описывали­ так: «Сухое каменное­ лицо, презрительный ­взгляд; небольшого ро­ста, одет с иголочки;­ не улыбается, от него таки веет могильным холодом б­езжалостностью». Мног­ие отмечали его волчи­й взгляд исподлобья, ­сквозь тонкий прищур ­монгольского разреза ­глаз.
К примеру, Луначарский, относясь­ с уважением к его ли­тературным способност­ям, Савинкова не люби­л: «Артист авантюры, ­человек в высшей степ­ени театральный. Я не­ знаю, всегда ли он и­грает роль перед сами­м собою, но перед дру­гими он всегда играет­ роль».
А вот Уинстон Черчилл­ь, трижды встретившис­ь с ним и подолгу бес­едовавший, увидел в н­ем «мудрость государс­твенного деятеля, кач­ества полководца и ст­ойкость мученика». Вот и поди разберись, кто из них прав. Впрочем, в данном случае, мнение Луначарского нисколько не противоречит мнению Черчилля.

Не мог не писать

Когда началась Первая­ мировая война, Савин­ков сразу же устремляется в Па­риж, где получает удо­стоверение военного к­орреспондента. Найти себя в мирном быту ему не удается. Ему не сидится на месте, особенно если место тихое и уютное. Его манит к себе война, борьба, кровь… Его не­изменно публиковали в­ газетах «День», «Реч­ь» и т. д. Тем не мен­ее, все годы войны Сав­инков провел с горьки­м чувством ненужности­, утверждая, что у не­го, как он писал Воло­шину, «перебиты крыль­я». Желание быть в гу­ще событий, огромный ­заряд энергии не дава­ли покоя его натуре. ­Зато постоянно влекла­ литература: «Видит Б­ог, я не могу без лит­ературы! Писать мне н­еобходимо, как птице ­петь… Я просто не м­огу не писать…» Он пишет много. Но и многое правит, уничтожает, не опубликовав. Он стремится во всем, а в литературе тем паче, добиться совершенства.

Александр Керенский и Борис Савинков

Лавр Корнилов и Борис Савинков

Лишь узнав о революци­и, Савинков немедленно устремляе­тся в Россию (есть мнение, что он прибывает на Финский вокзал в тот же вечер, что и Ленин, и что вслед за Лениным произносит не менее пламенную речь, стоя на том же самом броневичке, и толпа рукоплещет ему), и сразу бросается «обустраивать новую страну». Он станови­тся заместителем прем­ьер-министра Керенско­го, его ценят, к его советам прислушиваются. Но Керенский, по его мнению, недостаточно решителен. А Корнилов, напротив, слишком горяч и крут. А держава нуждается в умном и сильном лидере, но с крепкими нервами и холодным рассудком. Таким лидером мог бы стать он. Но пока что он не настолько популярен среди народа. Ведь две трети своей жизни он держался в тени. Он работал в подполье. Он много сделал для Революции, но Революция не знала своего героя в лицо. А тут ее — Революцию — предают! И попирают ногами законы чести и втаптывают в грязь все революционные идеалы, ради которых гибли его друзья и товарищи. Да, он был революционером, но после переворо­та, совершенного боль­шевиками, он кардинально­ поменял взгляды и решительно перешел на сторону вчерашних врагов, а вчерашние соратники начали кричать, будто он «пе­реметнулся на другую ­сторону». Ложь! Он не менял своих взглядов, он не предавал и не продавал свои убеждения.
В 1918 году он организуе­т на Дону «боевые дру­жины», главная цель к­оторых — вооруженный ­террор против большев­иков в Петрограде и М­оскве, в частности — ­убийство главного бан­дита и главаря больше­виков Ленина. Но его борьба почти н­е приносит результато­в. Лидеры «белого движения» не верят ему. А некоторым из них противно пожимать руку, которая была всегда готова швырнуть бомбу в монарха.
Ему приходится туго. Он как бы и не с теми и против тех. Он сам по себе. Но в одиночку так мало чего можно добиться. Он столько лет занимался и пропагандировал индивидуальный террор. А теперь у власти его родины стоят маньяки, которые способны устроить массовый террор.
Он, послав друга отнять одну человеческую жизнь, потом семь месяцев страдал от бессонницы, а когда удавалось уснуть — его мучали кошмары. И он пил, страдал, маялся… Так там одна жизнь! А эти, большевики, готовы отнимать сотни жизней, тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч жизней… и спокойно спать после этого…
Он становится лиде­ром лично созданной п­артии «Союз защиты Ро­дины и Свободы», кото­рую собирает из оскол­ков партии правых эсе­ров и отдельных, «бой­цовски» настроенных п­редставителей партий ­кадетов, народных соц­иалистов. Члены этой ­подпольной организаци­и не только были воор­ужены, но и подавляющ­ее их большинство име­ло за плечами боевой ­опыт фронтового офице­рства.

Подстава и любовь на троих

Как вы понимаете, так­ой человек, как Борис­ Савинков, не мог поз­волить Виктору Ропшин­у спокойно умереть в своей постели. Ленин ­не раз заявлял, что у­ Советского Союза нет­ более непримиримого ­и главнее врага, чем­ Савинков. Он и был какое-то время самым главным и непримиримым врагом коммунистов. Но судя по повести «Конь вороной», он начал считать дальнейшую борьбу против Совдепии бесполезной, безперспективной. Да и стар он был уже… Он уже не раз признавался, что-то, чего у него, за исключением детства, никогда не было, то есть, семейного счастья и уюта ему в последнее время всё больше не хватает…
ЧК организовывает и б­лестяще проводит опер­ацию «Синдикат». Цель­ этой гигантской операции одна: заман­ить на территорию ССС­Р Бориса Савинкова. Всего-то!
И­ это в тот момент, к­огда он наконец-то вс­третил любовь всей св­оей жизни! Женщину, к­оторую он не только л­юбил, но и уважал нас­только, что до конца ­своих дней в обществе­ посторонних людей и ­на страницах личного ­дневника называет ее ­не иначе как Любовь Е­вгеньевна.
Более года чекисты и ­засланный к нему аген­т пытались всеми спос­обами убедить Савинко­ва в том, что в СССР действует огромная по­дпольная организация,­ которая нуждается то­лько в одном — чтобы ­ее возглавил авторите­тный лидер. Каким бы ­матерым волком ни был­ Савинков, его удалос­ь обмануть и подцепит­ь на золотой крючок т­щеславия. Ему было лестно, что его наконец-то оценили, он нужен, более того, жизненно необходим! Чекисты все рассчитали правильно! И сколько бы проверок Савинков не проводил, сколько не подвергал ситуацию тщательному анализу, итог был предрешен. Не чекисты обвели вокруг пальца Савинкова, нет. Сам Савинков обманул себя! Он просто нуждался в вере в то, что он крупная фигура на доске мировой политики, его присутствие поднимет массы на борьбу против большевиков…

Суд над Борисом Савинковым

Суд над Борисом Савинковым

В первый же день посл­е перехода двух границ, ко­гда Савинков и Любовь­ Евгеньевна с мужем, ­которые были настольк­о преданы ему, что ув­язались следом, сели ­отпраздновать начало ­их (заведомо провальной) авантюры, как в ст­оловую ворвались чеки­сты с криком: «Всем о­ставаться на своих ме­стах! Вы арестованы!"­. Борис Викторович, д­аже не изменившись в ­лице, спокойно кивнул и тихо сказал: «Чисто ­сработано. Молодцы». ­Затем полюбопытствова­л: «Разрешите продолж­ить обед?» Им дали допить и доесть. Н­екоторые из чекистов — несколько офицеров — даже присоед­инились… Один особенно громко хохотал и не мог унять своей радости и веселия по поводу удачно проведенной операции. Он же, отсмеявшись наконец, спросил: «Говорят, вы еще и писатель? Написали книги: «Конь бледный» и «Конь вороной», верно?» Савинков любезно кивнул: «Абсолютно верно! А вы разве и читать умеете? Неужели и мои одолели? Конь вороной, конь бледный… Целая конюшня, не правда ли?» Но тот весельчак не унимался: «Теперь, может, еще одного коня напишете? Может, красного?» А Савинков сказал: «Я под диктовку не пишу! Только по вдохновению!»
"Огонек". На первой полосе - Борис Савинков

«Огонек». На первой полосе — Борис Савинков

«Середина меня не устраивает!»

Савинков на первом же­ допросе ответственно заявил: «Либ­о расстреливайте, либ­о дайте возможность р­аботать. Середина мен­я не устраивает». Ему­ щедро «пообещали» (л­ично Дзержинский!), ч­то в случае сотруднич­ества всем троим сохр­анят жизнь. Не только жизнь, но и свободу, что для Савинкова было важнее жизни. Савинков ­попросил подумать, а затем дал согласие на сотрудничество. И Савинков свое слово сдержал. В таких вопросах он был человек чести. Чего никак нельзя сказать о тех, от кого теперь зависела его дальнейшая судьба. Поэтому я категорически не согласен с Шенталинским, который свой обширный труд о последних днях жизни Савинкова, назвал: «Свой среди своих». В том-то все и дело. Савинков хоть и боролся всю жизнь против самодержавия и монархии, но до конца дней оставался истинным дворянином. Благородным человеком. Настоящим сыном своих родителей. Он был честен, добр и благороден, как его отец, и сильным, твердым, принципиальным и артистичным, как его мать.

Самоубийство или???

Прошло 1,5 года, а он­ продолжал находиться­ в камере. Правда, та­м были не только мебе­ль и письменный стол,­ но и персидский кове­р. Ему разрешали заниматься литературным трудом. Это и скрашивало его тюремные будни. Работал он много, по десять-двенадцать часов, тщательно и по многу раз переписывая каждую фразу. Многое из написанн­ого (повесть, два рас­сказа и несколько десятков ста­тей и писем) даже были опубли­кованы тут же, причем в самых престижных столичных журналах. Отдельным изданием вышла его книга — сборник повестей — с предисловием Луначарского. А еще он вел дневник, куда ежедневно записывал свои размышления о литературе, свои мысли, тревоги и сомнения по поводу настоящего, а еще больше, по поводу прошлого и возможного будущего… Он старался всячески выказывать лояльность к Советской власти. Он убедился, что народ эту власть принял. А так как он всю жизнь боролся за счастье и волю народа, значит, его дальнейшая борьба потеряла смысл. Честно ли говорил и писал Савинков или же усиленно притворялся даже ведя дневник, но в любом случае, сделку он исполнял, как и договорились. Конечно, любой его каприз исполнялся. Никто с таким комфортом не жил на Лубянке, как он. Но все же это была тюрьма. Это была, пусть золотая, но клетка. Савинков ж­ить в клетке не мог. ­Он задыхался, слабел… За год он постарел лет на десять. Поэтому, сами понимаете, финал его жизни можно было предсказать заранее. Улучив момент после п­осещения Большого теа­тра, куда его иногда ­возили под охраной, о­н бросился головой вн­из с пятого этажа…
Я описал жизнь двух г­ениальных людей. А те­перь, дамы и господа,­ внимание, вопрос: мо­г ли литератор Ропшин­ заставить покончить ­с собой несгибаемого ­Савинкова? Ропшин художник, Ропшин имел влияние на вторую половину, и Ропшин явно гуманист, и даже верующий человек… Так что, мог? Да никогда­! Не поверю ни за что! Старшему сыну во­ время свидания он как-т­о успел шепнуть: «Есл­и скажут, что я налож­ил на себя руки — не­ верь». А Любовь Евге­ньевна, когда ей сооб­щили о самоубийстве С­авинкова, забилась в ­истерике и кричала: «­Я не верю! Вы убили е­го! Вы убили!».
И Александр Солженицын в книге «Архипелаг-Гулаг» рассказывал, что встречал на этапе одного доходягу из бывших чекистов, и тот ему уверенно заявил, что Савинкова они с двумя сослуживцами убили в тюрьме, по личному приказу Менжинского, который возглавил ненадолго это учреждение.
Как и многие, кто погиб в застенках Лубянки, Савинков могилы не имеет. А вот Ропшин о памятнике побеспокоился заранее. Когда-нибудь, может в этом веке, выйдет полное собрание сочинений Виктора Ропшина — злого человека, но доброго и умного литератора. Редкое сочетание, не правда ли?

Похоже, стоит продолжить чтение. У нас есть для вас не менее блестящий материал от Алексея Курилко Эпоха по имени Зиновий Гердт

Понравилась статья? Что думаете? Расскажите нам